Горе от ума не служит то есть в том он пользы не находит

Чацкий, Фамусов, Скалозуб.

Фамусов

Сергей Сергеич, к нам сюда-с.

Прошу покорно, здесь теплее;

Прозябли вы, согреем вас;

Отдушничек отвернем поскорее.

Скалозуб

(густым басом)

Зачем же лазить, например,

Самим!… Мне совестно, как честный офицер.

Фамусов

Неужто для друзей не делать мне ни шагу,

Сергей Сергеич дорогой!

Кладите шляпу, сденьте шпагу;

Вот вам софа, раскиньтесь на покой.

Скалозуб

Куда прикажете, лишь только бы усесться.

(Садятся все трое. Чацкий поодаль.)

Фамусов

Ах! батюшка, сказать, чтоб не забыть:

Позвольте нам своими счесться,

Хоть дальними, — наследства не делить;

Не знали вы, а я подавно,

Спасибо научил двоюродный ваш брат,

Как вам доводится Настасья Николавна?

Скалозуб

Не знаю-с, виноват;

Мы с нею вместе не служили.

Фамусов

Сергей Сергеич, это вы ли!

Нет! я перед родней, где встретится, ползком;

Сыщу ее на дне морском.

При мне служащие чужие очень редки;

Все больше сестрины, свояченицы детки;

Один Молчалин мне не свой,

И то затем, что деловой.

Как станешь представлять к крестишку ли,

к местечку,

Ну как не порадеть родному человечку!..

Однако братец ваш мне друг и говорил,

Что вами выгод тьму по службе получил.

Скалозуб

В тринадцатом году мы отличались с братом

В тридцатом егерском, а после в сорок пятом.

Фамусов

Да, счастье у кого есть эдакий сынок;

Имеет, кажется, в петличке орденок?

Скалозуб

За третье августа; засели мы в траншею:

Ему дан с бантом, мне на шею.

Фамусов

Любезный человек, и посмотреть — так хват;

Прекрасный человек двоюродный ваш брат.

Скалозуб

Но крепко набрался каких-то новых правил.

Чин следовал ему: он службу вдруг оставил,

В деревне книги стал читать.

Фамусов

Вот молодость!.. читать!.. а после — хвать!..

Вы повели себя исправно,

Давно полковники, а служите недавно.

Скалозуб

Довольно счастлив я в товарищах моих,

Вакансии как раз открыты:

То старших выключат иных,

Другие, смотришь, перебиты.

Фамусов

Да, чем кого господь поищет, вознесет!

Скалозуб

Бывает, моего счастливее везет,

У нас в пятнадцатой дивизии, не дале,

Об нашем хоть сказать бригадном генерале.

Фамусов

Помилуйте, а вам чего недостает?

Скалозуб

Не жалуюсь, не обходили,

Однако за полком два года поводили.

Фамусов

В погонь ли за полком?

Зато, конечно, в чем другом

За вами далеко тянуться.

Скалозуб

Нет-с, ста́рее меня по корпусу найдутся,

Я с восемьсот девятого служу;

Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;

Об них как истинный философ я сужу;

Мне только бы досталось в генералы.

Фамусов

И славно судите, дай бог здоровье вам

И генеральский чин; а там

Зачем откладывать бы дальше,

Речь завести об генеральше?

Скалозуб

Жениться? Я ничуть не прочь.

Фамусов

Что ж? у кого сестра, племянница есть, дочь;

В Москве ведь нет невестам перевода;

Чего? плодятся год от года;

А батюшка, признайтесь, что едва

Где сыщется столица, как Москва.

Скалозуб

Дистанции огромного размера.

Фамусов

Вкус, батюшка, отменная манера;

На все свои законы есть:

Вот, например, у нас уж исстари ведется,

Что по отцу и сыну честь;

Будь плохинький, да если наберется

Душ тысячки две родовых—

Тот и жених.

Другой хоть прытче будь, надутый всяким

чванством,

Пускай себе разумником слыви,

А в се́мью не включат. На нас не подиви.

Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.

Да это ли одно? возьмите вы хлеб-соль:

Кто хочет к нам пожаловать, — изволь;

Дверь отперта для званных и незванных,

Особенно из иностранных;

Хоть честный человек, хоть нет,

Для нас равнехонько, про всех готов обед.

Возьмите вы от головы до пяток,

На всех московских есть особый отпечаток.

Извольте посмотреть на нашу молодежь,

На юношей — сынков и вну́чат,

Журим мы их, а если разберешь,—

В пятнадцать лет учителей научат!

А наши старички?? — Как их возьмет задор,

Засудят об делах, что слово — приговор,—

Ведь столбовые всё, в ус никого не дуют;

И об правительстве иной раз так толкуют,

Что если б кто подслушал их… беда!

Не то, чтоб новизны вводили, — никогда,

Спаси нас боже! Нет. А придерутся

К тому, к сему, а чаще ни к чему,

Поспорят, пошумят, и… разойдутся.

Прямые канцлеры в отставке — по уму!

Я вам скажу, знать время не приспело,

Но что без них не обойдется дело.—

А дамы? — сунься кто, попробуй, овладей;

>

Судьи́ всему, везде, над ними нет судей;

За картами когда восстанут общим бунтом,

Дай бог терпение, ведь сам я был женат.

Скомандовать велите перед фрунтом!

Присутствовать пошлите их в Сенат!

Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна!

Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!

А дочек кто видал, всяк голову повесь,

Его величество король был прусский здесь;

Дивился не путем московским от девицам,

Их благонравью, а не лицам,

И точно, можно ли воспитаннее быть!

Умеют же себя принарядить

Тафтицей, бархатцем и дымкой,

Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;

Французские романсы вам поют

И верхние выводят нотки,

К военным людям так и льнут,

А потому, что патриотки.

Решительно скажу: едва

Другая сыщется столица как Москва.

Скалозуб

По моему сужденью,

Пожар способствовал ей много к украшенью.

Фамусов

Не поминайте нам, уж мало ли крехтят:

С тех пор дороги, тротуары,

Дома и все на новый лад.

Чацкий

Дома новы́, но предрассудки стары.

Порадуйтесь, не истребят

Ни годы их, ни моды, ни пожары.

Фамусов

(Чацкому)

Эй, завяжи на память узелок;

Просил я помолчать, не велика услуга.

(Скалозубу)

Позвольте, батюшка. Вот-с — Чацкого, мне друга,

Андрея Ильича покойного сынок:

Не служит, то есть в том он пользы не находит,

Но захоти — так был бы деловой,

Жаль, очень жаль, он малый с головой;

И славно пишет, переводит.

Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…

Чацкий

Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?

И похвалы мне ваши досаждают.

Фамусов

Не я один, все также осуждают.

Чацкий

[— начало монолога Чацкого —]

А судьи кто? — За древностию лет

К свободной жизни их вражда непримирима,

Сужденья черпают из забытых газет

Времен Очаковских и покоренья Крыма;

Всегда готовые к журьбе,

Поют всё песнь одну и ту же,

Не замечая об себе:

Что старее, то хуже.

Где? укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты,

Где разливаются в пирах и мотовстве,

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Да и кому в Москве не зажимали рты

Обеды, ужины и танцы?

Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,

Для замыслов каких-то непонятных,

Дитёй возили на поклон?

Тот Нестор негодяев знатных,

Толпою окруженный слуг;

Усердствуя, они в часы вина и драки

И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг

На них он выменил борзые три собаки!!!

Или вон тот еще, который для затей

На крепостной балет согнал на многих фурах

От матерей, отцов отторженных детей?!

Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,

Заставил всю Москву дивиться их красе!

Но должников не согласил к отсрочке:

Амуры и Зефиры все

Распроданы по одиночке!!

Вот те, которые дожили до седин!

Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!

Вот наши строгие ценители и судьи!

Теперь пускай из нас один,

Из молодых людей, найдется — враг исканий,

Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,

В науки он вперит ум, алчущий познаний;

К искусствам творческим, высоким и прекрасным,

Они тотчас: разбой! пожар!

И прослывет у них мечтателем! опасным!!—

Мундир! один мундир! Он в прежнем их быту

Когда-то укрывал, расшитый и красивый,

Их слабодушие, рассудка нищету;

И нам за ними в путь счастливый!

И в женах, дочерях — к мундиру та же страсть!

Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!

Теперь уж в это мне ребячество не впасть;

Но кто б тогда за всеми не повлекся?

Когда из гвардии, иные от двора

Сюда на время приезжали,—

Кричали женщины: ура!

И в воздух чепчики бросали!

[— конец монолога Чацкого —]

Фамусов

(про себя)

Уж втянет он меня в беду.

(Громко.)

Сергей Сергеич, я пойду,

И буду ждать вас в кабинете.

(Уходит.)