Как искусство может принести пользу обществу

Философия, конечно, не занимается проблемами, решение которых может принести непосредственную ощутимую выгоду: построить мост, вылечить рак или придумать новый бизнес-проект, который принесёт золотые горы (хотя, согласно одной легенде, последнее удалось провернуть греческому философу Фалесу). Философия говорит о вещах, более общего характера, которые действительно кажутся “отстраненными” от тех проблем, которыми мы забиваем нашу повседневность. Вот только эта ситуация напоминает старый анекдот про человека, который прыгает за висящим под потолком бананом, никак не может его достать, а когда наблюдающие за ним пытаются ему подсказать: “думай, мужик!”, он им отвечает: “чего думать-то, прыгать надо!” Иногда прежде чем прыгать, надо сначала подумать – может быть, твоей цели легче достичь другим, неочевидным способом? Хуже того: а все ли цели, которых ты стремишься достичь, действительно заслуживают того, чтобы их достигали? Естественно, когда я вместо того, чтобы гнаться и достигать целей, останавливаюсь и начинаю размышлять над самим целеполаганием, я неизбежно начинаю отставать от других, кто продолжает участвовать в этой вечной гонке. В этом смысле философия действительно “бесполезна”.

Эту идею, наверное, лучше всех описал Платон в своем знаменитом “мифе о пещере”: когда философ, который выбрался из пещеры (которая символизирует наш обыденный мир), возвращается обратно, чтобы помочь тем, кто там остался, узники в пещере, вместо того, чтобы его благодарить, набрасываются и убивают его, потому что им кажется, что он пришел с “испорченным зрением” и так же хочет испортить и их самих.

В целом, было бы легко и понятно, если бы философия занималась некоторыми “максимально общими” вопросами, тогда как конкретные науки – проблемами более частного характера, как завещал нам, например, Аристотель. Но здесь возникает другая проблема: философия не может давать окончательные и исчерпывающие ответы на поставленные ею вопросы, как мы обычно ждем от науки. Практически любой философский вопрос имеет, как минимум, 4-5 различных (в том числе, диаметрально противоположных) ответа: познаваем ли мир? Существует ли достоверное знание? В чем состоит природа сознания? Что такое человек? Ну и так далее – сколько философских традиций, примерно столько же существует ответов на данные вопросы. Здесь можно возразить, что на самом деле существуют такие вопросы, на которые человек должен ответить самостоятельно: иначе, для чего ему вообще дан разум? В таком случае, странная “польза” философии в том и состоит, что задавая всё те же вопросы, она снова и снова возвращает нас к размышлению, напоминает, что здесь всё ещё есть над чем подумать, а не закрывать навсегда проблему, как уже “разрешённую”.

Скорее всего, мир бы объединился на империалистической основе. Какая-то самая мощная капиталистическая держава (наибольшие шансы у США) подчинила бы остальные, после чего, создав из прочих нечто вроде картеля бывших метрополий, установила бы контроль над всем остальным миром. Остальной мир был бы превращён в аграрно-ресурсную периферию. То есть произошло бы становление системы “развитые страны – Третий мир”, или “Север – Юг”, как и в нашем варианте истории. Но выхода из этой системы колониальной/неоколониальной эксплуатации не было бы.

То есть развитые страны эксплуатировали бы развивающиеся путём неэквивалентного экономического обмена неограниченно: производство ресурсов и полуфабрикатов было бы “разбросано” по миру, ни одна из подчинённых стран не могла бы выйти из зависимости. Учитывая подавляющее превосходство Севера по вооружённой силе, любые восстания были бы обречены.

При этом, скорее всего, прогресс как таковой остановился бы: каждый шаг прогресса – риск того, что его плодами воспользуется кто-то другой. Первые трансокеанские путешествия совершали Испания и Португалия, но первую индустриальную экономику построили в Голландии. Первую механизированную промышленность – в Англии. Конвейерную сборку создали в США…

А тут нет возможности конкуренции – значит, скорее всего, ситуация никогда уже и не изменится: монополистам нет смысла делиться прибылями. Мир застывает на уровне техники 1920-30-х. Радио, кино, возможно – первое ТВ. Поршневая авиация как венец транспортных технологий.

В значительно менее вероятном случае США/Германия/кто-то ещё (да хоть и Россия: это роли не играет) возобладали бы только по результатам аналога Второй Мировой. Тогда, возможно, прогресс прекратился бы на уровне техники уже 1950-60-х, то есть успели бы появиться цветное многоканальное ТВ, первые компьютеры и низкоорбитальные космические корабли. И ядерные бомбы.

Но итог – тот же самый: глубочайшая стагнация, “конец истории”, чем-то напоминающий ефремовский Торманс. Вывести мир из тупика смогла бы только какая-то масштабная катастрофа, которая подорвала бы мировое единство, дав время альтернативным цивилизационным центрам на развитие.

Больших отличий не было бы.

На одну причину для вражды и войн было бы меньше, но люди нашли бы новые.

Быстрее развивалась бы наука без конфликтов с религиозной мифологией. Но средства на развитие науки были бы так же ограничены. Так что выигрыш был бы невелик.

Быстрее развивалась бы этика без убеждения, что эталон задан раз и навсегда. Впрочем, современная церковь показывает достаточную гибкость, приспосабливая религиозные догмы к современным запросам общества. Так что и тут ускорение было бы незначительным.

Это общие слова. Их повторяют все, так как никакой конкретики они не несут. Зачем людям доносящиеся чужие мысли… Читать дальше

Сама постановка вопроса — не совсем правильная. Современное искусство – это и не направление, и не жанр, и не стиль. Впервые это слово — современное — по отношению к искусству употребила американский критик Розалинда Краусс в конце 1960-х годов, тем самым отграничив искусство после Второй Мировой Войны от искусства первой половины XX века, в частности от модернизма.

Современное искусство – это то, что происходит сейчас, искусство настоящего времени, для которого именно это «настоящее время» является объектом исследования и комментария. Временные границы — достаточно размытые. Но, условно говоря, к современному искусству можно отнести искусство с конца 1960-х годов по наши дни. Люди, пережившие ужасы Второй Мировой войны, в частности художники, осознавали необходимость перемен и саму невозможность рассказа о современном им мире языком классического искусства. Чтобы объяснить новый, быстро меняющийся мир — понадобилось современное искусство.

В то же время мы не можем назвать все, что создается сейчас — современным искусством. Есть художники, которые работают в самой что ни на есть традиционной манере и не считают себя современными художниками. Известный немецкий художник Йозеф Бойс говорил, что всем человеческим существам присуща потребность в сознательном творчестве и необходимости преступать пределы общественных условностей. Но остается главный вопрос — как? Он и является одним из определяющих для современного искусства.

Что касается второго вопроса, есть познавательная книга итальянского критика и куратора Франческо Бонами «Я тоже так могу!». В книге в достаточно простой и понятной форме описывается история современного искусства, и объясняется почему все-таки не каждый может создать «Черный квадрат» или Акулу в формалине. Я часто слышу от посетителей выставок : «Я тоже могу нарисовать черный квадрат». Но способен ли человек 20 лет своей жизни этот черный квадрат отстаивать? В каждом своем дне проявлять приверженность своим философским идеям? Это целая философия жизни, а не просто квадрат, закрашенный черным цветом, который мы, зрители, вырываем из контекста жизни художника и искусства.

Ну во-первых, это миф. На самом деле психологические тесты показывают, что большинство от рождения левши.

Во-вторых, это было сделано насильно – в детстве всех переучивали самыми негуманными методами. Так что правши они не сами по себе, а их такими сделали воспитатели. А там, где такого жуткого воспитания нет, в США например, большинство является левшами. Обратите внимание на людей в американских фильмах – они почти все левши.