О пользе истории для жизни

Для чего человеку нужна история? Как должен быть написан
современный учебник и чем полезен Борис Акунин? Почему новый
фильм о Екатерине II бьет рейтинги просмотров и какую роль играет
история в системе образования — об этом и многом другом нашему
корреспонденту рассказал научный руководитель Института всеобщей
истории, глава новообразованного УМО укрупненной группы
специальностей «Истории и археология» академик РАН
Александр Оганович Чубарьян.

— Традиционно общественное сознание причисляет к наукам
те, что относятся к естественным и точным. К сожалению,
ей же часто следует логика государственного финансирования.
Скажите, а что вообще может дать простому человеку
история?

— Процесс не настолько однозначный. С одной стороны, то, про что
Вы сказали. — правда. Но одновременно среди широких слоев
населения происходит бум интереса к истории. Он сейчас
наблюдается по всему миру, в том числе и в нашей стране.

Интерес к истории пробудился, потому что люди ищут в ней ответы
на вопросы сегодняшней жизни, аналогии с сегодняшним днем. Плюс —
история — главная формирующая дисциплина для мировоззрения и
воспитания, в широком смысле, патриотизма и гражданственности.

Сегодня история, наряду с литературой и обществознанием, — это
главный предмет в школе, который формирует представление людей о
своей стране, своей идентичности. Руководство нашей страны очень
высоко оценивает значение истории, но, к сожалению, в реальной
практике происходит явная недооценка всего гуманитарного знания,
в том числе, и истории.

— Примеры каких исторических событий Вы могли бы привести
как основу для формирования патриотизма?

— Возьмем прошедший год. Семьдесят лет победы в Великой
Отечественной войне — об этом и говорить нечего. Но еще было
двести лет победы в Отечественной войне 1812 года, — событие,
которое также вызвало всплеск интереса к истории. Юбилей
образования древнерусского государства — событие, интерес к
которому возрос в том числе и благодаря вмешательству Церкви.

Это все факторы общенационального интереса, которые можно и нужно
использовать для патриотического воспитания. Мы даже
порекомендовали проводить в школах специальные уроки на эти темы.
Или, например, первого сентября прошлого года школы начинали с
урока о Первой мировой войне.

— А какие качества, помимо патриотизма, воспитывает
история?

— Гражданственность. Это значит — терпимость людей друг к другу,
отрицание насилия. Уважение к людям другой расы и другой
национальности. Это важнейшие качества, помимо отношения к своей
стране.

— Сейчас, поскольку люди застали некоторый пересмотр
исторических концепций, часто можно встретить суждение: «История
— всего лишь оправдание текущей политики».

— Это было всегда. К сожалению, история связана и с политикой, и
с идеологией, как следствие того, что многие политики пытаются
использовать историю. Она стала как бы заложницей политических
спекуляций. Это есть, но этому нужно противостоять.

— Где при написании учебных пособий проходит граница
здравого смысла между изложением фактографии и ее
интерпретацией?

— Каждый автор находит такие границы самостоятельно. Когда-то
один крупный английский специалист по нашей стране написал:
«Историй столько, сколько историков». Дело в том, что фактов
миллионы, и все они пропущены через голову создателя учебника.
Это, конечно, преувеличение, но некий элемент здравого смысла в
нем есть.

Несколько лет назад я был на заседании Совета Европы, где
обсуждалось, каким должен быть европейский учебник. Было две
точки зрения: одна заключалась в том, что он должен дать факты, а
вторая — что он должен научить людей мыслить, оценивать события,
сравнивать. Я был очень доволен — подавляющее большинство
присутствовавших высказались за второе.

— Вы могли бы привести примеры отечественных пособий с
таким подходом — по российской и всеобщей истории.

— Здесь очень многое зависит от учителя. Учебник сейчас иногда
даже неглавное средство. Очень многие дети имеют представление о
фактах через интернет. Но мы рекомендовали авторам, чтоб в новых
учебниках было больше материалов для самостоятельного осмысления.

Поэтому я, например, очень за, если в учебнике написано: «Есть
такая точка зрения, а есть — другая». И чтобы учитель выяснял
позицию детей по тем или иным вопросам.

— А как Вы относитесь ко всевозможным
научно-популяризаторским мероприятиям? Например, выставка в
Манеже была в этом году посвящена истории
XX века.

— Я считаю, что всякая популяризация полезна. Даже историческая
беллетристика, которую многие ругают, и я со многими в этом
вопросе не согласен. Если она не формирует у человека
отрицательных гражданских качеств, она полезна.

Например, романы Акунина, о которых мы иногда спорим. Это всегда
было, и это побуждает интерес к истории. Сейчас руководители
телевидения говорят мне: «Новый фильм про Екатерину Вторую имеет
колоссальный рейтинг». Просто потому, что людям интересно, что
было в то время. И чем больше про это рассказывать, тем
интереснее.

— А если авторы или устроители подобных мероприятий
недобросовестны?

— Вот это плохо. Конечно, если это художественный вымысел, он
имеет право на существование. Но при этом надо иметь такт,
какое-то общее понимание истории и понимание своей
ответственности за массовое сознание.

— А еще сейчас в книжных магазинах лежит масса книг по
альтернативной истории.

— Я противник такого подхода. Факты, если они были, от них же
никуда не денешься. Но важно научить молодое поколение: в истории
всегда был выбор: события могли пойти либо так, либо так. Кстати,
это важно, потому что в нашей сегодняшней жизни тоже выбор.

Сейчас столетие русской революции. Вот ответьте на вопрос: «Что
было бы, если бы не было Ленина?» Может быть, не было бы всей
этой линии развития — это возможная вещь. Это, конечно, гипотеза.
Но как раз именно такой подход заставляет молодых не просто
смотреть на факты, а размышлять.

Источник

Не становятся ли уязвимыми народы, зашедшие слишком далеко по пути прогресса цивилизации? Как известно, Рим был разрушен ордами варваров. Сегодня западной цивилизации угрожает Восток, который применил партизанскую стратегию, всегда приводившую в ужас профессиональных военных. Не означает ли это, что современное общество, основанное на демократии и просвещении, гуманизме и защите прав человека; общество, сделавшее ставку на комфорт, неизбежно будет завоевано и разграблено менее цивилизованными жадными соседями? Теперь уже очевидно, что оно очень уязвимо: любой террорист может не только нанести вред его обитателям, но и посеять такую панику, которая делает общество нестабильным. Что можно сделать для защиты современной цивилизации? Может ли изучение истории вернуть людям уверенность в завтрашнем дне?

Генеалогический метод, предложенный Фридрихом Ницше как альтернатива трансцендентализму и историзму, оказал заметное влияние на философскую методологию XX столетия. Он претерпел значительную содержательную эволюцию, как у самого Ницше, так и у его последователей.

Молодой, подающий большие надежды профессор классической филологии Фридрих Ницше неожиданно заявил в 1871 г., что избыток истории и, следовательно, цивилизации оборачивается несчастьем. Его основная идея состояла в том, что сухая, объективированная онаученная история вредна. Она сформировала огромное число молодых людей, которые много знают, но которых история ничему не учит. Какая же история может стать полезной? Иногда приходится пересматривать расхожее представление о прогрессивном и реакционном. На арене истории вдруг появляются сильные личности, воскрешающие пройденную фазу истории. Ницше называл их “заклинателями прошлого”. Они собирают широкую аудиторию и своими магнетическим взглядом и восторженной речью приводят ее в состояние аффекта, под влиянием которого люди способны к самопожертвованию и готовы поставить на карту все ранее достигнутое.

Историческое образование, которым так гордится европейская культура, на самом деле ослабляет личностное начало, оно превращает историка в актера, перевоплощающегося в чужие роли; оно затормаживает и даже разрушает необходимые для жизни инстинкты, ибо создает иллюзию рациональности и справедливости исторического процесса. Человек, чтобы действовать, нуждается в поддержке памяти, которая есть не что иное, как дух предков. Но история может внушать страх, и тогда становится необходимым забвение. В этой связи основной вопрос антропологии истории состоит в том, обладает ли человек достаточной пластической силой, чтобы вынести груз истории.

Существует два “крайних” типа людей: одни буквально “истекают кровью” от самого незначительного переживания, вызванного легким страданием или чувством несправедливости; другие, напротив, обладают толстой кожей и их не задевают самые ужасные невзгоды и злодеяния. Первые даже в сравнительно мягких условиях жизни чувствуют себя “униженными и оскорбленными”, другие – при самых неблагоприятных условиях жизни достигают благополучия и спокойствия. Причину этого Ницше усматривает в “корнях внутренней природы”. Грубые необузданные натуры вообще не обладают историческим чувством: на то, что нельзя подчинить себе, они не обращают внимания и забывают. Несмотря на ограниченность образования, наличие ложных убеждений, приверженность устаревшим традициям, неисторические люди обладают отменным здоровьем и жизнерадостностью. И наоборот, утонченный образованный человек оказывается слабым и безвольным в своей неспособности освободиться от тонких, но прочных зависимостей.

Благодаря истории человек цивилизуется, но он же и деградирует вследствие ее избытка. Историческими Ницше называет таких людей, у которых обращение к прошлому связано со стремлением к будущему. Они верят, что смысл существования будет раскрываться по мере исторического прогресса, они оглядываются назад только затем, чтобы понять настоящее и предвидеть будущее. Сильный и деятельный человек нуждается в образцах и примерах успешного достижения благородных и великих целей. Изучение монументальной истории – истории героев – является хорошим средством для оздоровления нации, погрязшей в мелких повседневных заботах. Но как наука такая монументальная история грешит множеством недостатков. Исторические события часто приукрашиваются и даже превращаются в фикции, их цель – вызвать воодушевление и стремление к подражанию. От такого подхода страдает само прошлое, действительные причины и следствия которого оказываются в тени героев. Настоящее также испытывает бедствия от фанатиков, которым не дают покоя монументы героев.

В целом Ницше убежден в пользе истории для жизни и считает перспективным искать ее подлинную форму. “История, – пишет он, – принадлежит живущему в трояком отношении: как существу деятельному и стремящемуся, как существу охраняющему и почитающему и, наконец, как существу страждущему и нуждающемуся в освобождении”.

Идеи Ницше расцениваются по-разному. Так, немецкий философ Карл Ясперс настороженно относился к идее генеалогических раскопок с целью отыскать нечто забытое. Прошлое содержит не только светлое, но и ужасное, и если уж “славное прошлое” мало способствует очеловечиванию человека, то очевидно, что реконструкция зла, которого немало накопилось в истории, может способствовать только бестиализации (озверению) людей. По мнению Ясперса, история не связывает человека с истоками, народом, почвой, традицией: “Мы не происходим из какого-либо начала. Наше историческое сознание вместе с нашей историей представляет собой явление во времени, свободно парящее без какой-либо доступной знанию почвы и исходной точки”. Вместе с тем в горизонте истории человек обретает широкую перспективу, необходимую для строительства будущего. По Ясперсу, человеческая история имеет общую цель и смысл. Он понимал ее, с одной стороны, как нечто вечное, вневременное, образцовое (такова история великих людей, жизнь которых представлена как образец для подражания), а с другой стороны, как нечто протекающее во времени. Вместе с историей меняется и историческое сознание. То, что должно уцелеть при всех катаклизмах, – человек и его самоосмысление, т.е. философия. Без истории человек не был бы человеком; именно она – процесс самопроявления его сущности. Человек нуждается в истории, ибо там он черпает примеры того, как люди оставались людьми в условиях неизмеримо более суровых, нежели те, в которых живем мы.

По мнению Мартина Хайдеггера, в наше время история незаметно превратилась в науку, удовлетворяющую позитивистским стандартам объективности. Но наши “факты” с точки зрения древних – не просто крайне сухие, выбранные по неясным для них критериям события, но и такие их интерпретации, которые совершенно неинтересны. Хайдеггер назвал свой метод, направленный на исправление осовременивающей истории, деструкцией, для которой образец философствования находится не в будущем, а в прошлом. Он определил деструкцию как “удостоверение происхождения” и “выдачу свидетельства о рождении” и противопоставил ее традиционному историзму, суть которого он увидел в “дурной релятивизации” онтологических установок. Именно историзм приводит к нигилизму. Здесь Хайдеггер, кажется, совпадает с Ницше в вопросе о соотношении генеалогии и истории. По его мнению, отрицательная сторона деструкции направлена на современность и является побочной. Главная же ее задача – сохранение традиции путем очищения от паразитических наслоений и тем самым очерчивание ее подлинных границ.

Мишель Фуко и другие французские авторы относились к “генеалогии” Ницше положительно. Фуко писал: “Генеалогия не ограничивается историей, а исходит из оригинальных событий и отрицания монотонной финальности. Она ищет события там, где их меньше всего ожидают, и где нет никакой истории – в чувствах, любви, совести, институтах. Она раскрывает их происхождение не в круговых линиях развития, но путем восстановления различных сцен, в которых события играют различную роль”. Генеалогия интересуется точками возникновения тех или иных исторических эпох. Она ищет не цель, а исток и этим отличается от современной метаистории в духе Ясперса. Она терпеливо роется в самом разнообразном материале и не осуществляет предварительной научной селекции, когда историк химии занимается только такими открытиями, которые имеют отношение к его науке, а историк морали кропотливо собирает в истории насилий и войн акты великодушия и сострадания. В противоположность попыткам подсунуть в историческое основание некий “смысл” и даже “цель”, внушительное здание генеалогии опирается на прочный фундамент маленьких незаметных истин.

Рассматривая повседневность в социогенетическом аспекте, немецкий социолог Норберт Элиас (1897–1990), а также историки школы “Анналов” описали изменения фундаментальных структур восприятия, оценки и понимания действительности; душевных механизмов самодисциплины, ответственности и предусмотрительности. В своих работах Элиас рассматривает цивилизационный процесс не как запланированный разумом и целенаправленно реализующийся в науке и технике результат человеческой деятельности, а как переплетение на уровне повседневной жизни разнообразных практик воспитания, познания, труда, власти и др. Реорганизация человеческих отношений, осуществляющаяся в ходе эволюции власти, “цивилизует” человеческое поведение в определенном направлении: образование центров монополии власти ведет к уменьшению личных зависимостей, расширению круга лиц, опосредующих отношения господства и рабства в форме “власти над телом” правовыми нормами в форме “власти над душой”. Этим “цивилизуются” не только внешний вид и поведение, но и намерения, чувства и переживания человека. Особенно большой вклад в этот цивилизационный процесс внесло придворное общество: манеры поведения, речь, этикет, сдержанность и самодисциплина стали образцовыми для последующих вступающих на арену истории движущих классов и слоев общества. Моделирование психического аппарата, “рационализация” переживаний и “психологизация” идей находятся в тесной связи с изменениями общественного устройства. Дифференциация людей, усиливающаяся степень взаимозависимости и необходимости согласованных действий приводят к возрастанию самоконтроля и самопринуждения. Именно в этом цивилизационном процессе, а не в истории “чистого разума” следует искать причину победы рациональности, расчетливости и экономичности в нашу эпоху.

Источник

“О ПОЛЬЗЕ И ВРЕДЕ ИСТОРИИ ДЛЯ ЖИЗНИ”

“О ПОЛЬЗЕ И ВРЕДЕ ИСТОРИИ ДЛЯ ЖИЗНИ” (“Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben”, 1874) – сочинение Ницше, входящее в серию культур-критических эссе, объединенных общим названием “Несвоевременные размышления”. Первоначально Ницше планировал написать около двадцати эссе на единую культуркритическую тему, но ему удалось осуществить лишь четыре очерка, одним из которых и является “О П.иВ.И.дляЖ.”. Побудило Ницше к созданию такой серии тяжелое переживание им безучастного отношения современников к творчеству Р.Вагнера, а также его предощущение краха не только музыки, но и всей культуры. Это небольшое сочинение раскрывает становление ницшевской мысли, здесь еще ощущается желание опереться на авторитет, в роли которого выступает Гёте. Но это не повтор и пересказывание гётевских размышлений об истории, а диалог, предугадывание возможных суждений Гёте на эту тему, а также критика современности, облекаемая уже не в “гётевские одежды”, а в свои, ницшеанские, отсюда и превращение критики в священную ярость. Свое сочинение Ницше начинает словами Гёте: “Мне, во всяком случае, ненавистно все, что только поучает меня, не расширяя и непосредственно не оживляя моей деятельности”. Тем самым, Ницше пытается воскресить идеи самого Гёте: ровно столько прошлого, сколько необходимо для свершения настоящего. Человеку нужна история, но для жизни и деятельности, а не для уклонения от нее. Но в то же время история может обернуться и против самой жизни, явиться причиной ее угасания и гибели. Целью сочинения “О П.иВ.И.дляЖ.” как раз и является рассмотрение того, как и почему история может нести вред всему живому и как обезопасить себя от ее вредоносной силы, а также что есть история в ее истинном понимании. Отсюда и название этого размышления как “несвоевременного”, ибо Ницше ставит перед собой задачу объяснить то, чем настоящее время гордится, а именно, историческим образованием. Такой “эксперимент” был проделан философом над самим собой, и право на это ему дала его специальность классического филолога, так как, по словам Ницше, смысл классической филологии заключается в том, чтобы действовать несвоевременно и благодаря этому влиять на настоящее. Главное положение Ницше – это отрицание истории как абсурда: нет прошлого как застывшего, ставшего, превратившегося в историю, как простого перечисления событий во времени. Для такого понимания, по Ницше, – истинного понимания истории, необходимо, во-первых, чувствовать неисторически. Неисторически живет животное, оно полностью растворяется в настоящем. Играм ребенка свойственно также неисторическое чувство как способность к забвению – попытка сотворить новое не зная и не смотря на авторитеты прошлого. По мысли философа, для счастья существует только одно условие, которое делает счастье счастьем: способность забвения, или “способность в течение того времени, пока длится это счастье, чувствовать неисторически”. Полностью лишенный такой способности забывать человек теряет веру в свое собственное бытие, в себя самого. Отсюда Ницше делает вывод, что жить почти без воспоминаний возможно, но совершенно немыслимо жить без возможности забвения вообще, иначе гипертрофированная степень развития исторического чувства приведет к ущербу для всего живого и к его гибели. Для нахождения степени, при которой история не превращается в могильщика настоящего, необходимо знать, как велика “пластическая сила” человека. Под такой силой Ницше разумеет способность расти из себя самого, претворять прошедшее и чужое, делать его своим, восстанавливая из себя самого его разбитые формы. Только так человек может творить свой собственный горизонт, где историческое не оказывало бы пагубного влияния, а то, что человек не смог подчинить себе, он смог бы забыть, т.е. это выходило бы за пределы его горизонта. Такое познание прошлого будет соответствовать закону: все живое может стать здоровым только внутри известного горизонта. Необходимо отметить, что под здоровьем Ницше понимал силу и способность создавать. Таким образом, “историческое и неисторическое одинаково необходимы для здоровья отдельного человека, народа и культуры”. Человек только тогда делается человеком, когда он способен использовать прошедшее для жизни и потом вновь превращать его в историю. Ницше различает человека исторического и над-исторического. У первого обращение к прошлому вызывает в нем стремление к будущему, и он верит, что смысл существования раскроется в течение процесса существования (по Ницше, такой человек живет именно неисторически, и его занятия историей служат не познанию, но жизни). Второй же не видит спасения в процессе, для него прошлое и настоящее – это одно и то же, и его мудрость неразрывно связана с отвращением к жизни. Для Ницше изучение истории имеет значение только для целей жизни. Философ выставляет три тезиса, раскрывающих противоречие между жизнью и мудростью:

1) в избытке истории человек перестает быть человеком, т.е. историческая сила бессильна для него, как для познающего, но, как надеется Ницше, еще не сделалась таковой для него, как живущего;

2) история, понятая как чистая наука, разрушает жизнь; отсюда ущербность исторического образования, если оно не сопровождается нарождающейся культурой;

3) основой истории является сама жизнь, но и жизнь нуждается в истории. По Ницше, истинная история и жизнь взаимозависимы, они выступают как одно целое, поэтому история никак не может стать чистой наукой вроде, например, математики. История, по Ницше, принадлежит человеку в трояком отношении: как существу деятельному, как существу охраняющему и как существу нуждающемуся в освобождении. На основе этих трех отношений Ницше выделяет и три рода истории: монументальный, антикварный и критический. Каждый из этих трех родов истории может полноценно развиваться лишь на своей почве. Преобладание одного из них приводит, прежде всего, к извращению жизни, а т.к. жизнь является основой истории, то в конечном итоге погибает и сама история. Монументальное воззрение на историю представляет собой выделение в ней ярких моментов, выдающихся людей. Польза монументальной истории для современного человека заключается в том, что он учится понимать, что великое, которое некогда существовало, было, во всяком случае, хоть раз возможно, и поэтому оно может быть возможно еще когда-нибудь. Отсюда, такая история необходима для деятельного человека, кто в своей борьбе нуждается в образцах. Но преобладание именно этого рода истории ведет к искажению самого прошлого: все, кроме ярких фактов, или, по определению Ницше, “эффектов в себе”, предается забвению.

Монументальная история вводит в заблуждение при помощи аналогий: воодушевление на подвиг может превратиться в фанатизм, а там недалеко и до войны, если тем более представить себе под покровительством монументальной истории слабого и закомплексованного человека. Антикварная история помогает человеку охранять и почитать прошлое, создавать историю своего народа, творить “Мы”. Но преобладание антикварного рода опять-таки приводит, по мысли Ницше, к искажению прошлого: антикварное чувство отдельного человека, общины, целого народа представляет собой очень маленький мир, за границами которого ничего не видно, да и то, что входит в круг их зрения, они видят слишком близко, а значит, и расплывчато. Другая опасность, которую хранит в себе антикварная история, заключается в том, что этот род истории способен только сохранять жизнь, а не порождать ее, отсюда настороженность или полное неприятие чего-то нового. Поэтому человеку необходим наряду с монументальным и антикварным способами изучения прошлого также третий способ – критический, но и здесь только в целях служения жизни. Человек должен обладать силой разбивать и разрушать прошлое, чтобы иметь возможность жить дальше, – ибо “всякое прошлое достойно того, чтобы быть осужденным”. Таким образом, человек может создать себе такое прошлое, от которого он желал бы происходить. Как отмечает Ницше, такая попытка всегда опасна, т.к. нелегко найти границу в отрицании прошлого; часто дело ограничивается одним пониманием того, что хорошо, но для первого шага и этого достаточно. В этом и заключается услуга, которую может оказать жизни история. Нападки Ницше на современное общество имеют в своей основе попытку сделать историю наукой. Противоречие современной культуры основывается на противоречивости современного человека – противоречие между внутренней сущностью, которой не соответствует ничто внешнее, и внешностью, которой не соответствует никакая внутренняя сущность. Причину этого Ницше видит в том, что “мы все испорчены историей”. Избыток истории приводит и к заблуждению, что настоящая эпоха лучше и справедливее других эпох; этим избытком нарушаются инстинкты народа, “задерживается созревание как отдельных личностей, так и целого”; вырастает на основе этого избытка и вера в старость человечества; благодаря избытку истории эпоха усваивает себе опасное настроение иронии к самой себе, что ведет к цинизму, который, в свою очередь, способствует развитию “расчетливой эгоистической практики”, парализующей жизненные силы. Отсюда Ницше приходит к заключению, что “современный человек страдает ослаблением личности”. Подавление инстинктов историей превратило людей в тени, которые боятся проявить свою личность. На самом же деле история, по Ницше, должна была бы, прежде всего, сообщать людям мужество быть честными, хотя бы даже “честными глупцами”. Таково всегда было ее влияние, но не теперь. Современность видит свою задачу в охране истории, делает из нее множество разных историй, а не действительные события, что лишает возможности для личности сделаться с помощью истории свободной, т.е., по Ницше, правдивой в отношении себя самой. Такая опасность для истории и жизни заключается в историческом образовании. Ницше высказывает следующее положение: “историю могут вынести только сильные личности, слабых же она совершенно подавляет”. Если чувства и ощущения человека слабы для того, чтобы помериться с прошлым, тогда история сбивает их с толку. Чаще всего призванным к изображению какого-то момента прошлого считается тот, кого этот момент нисколько не затрагивает. Такое отношение к истории приводит к разрыву прошлого и настоящего. По мысли Ницше, в объяснении прошлого человек должен исходить из того, что “составляет высшую силу современности”, только через напряжение всех своих чувств он сумеет угадать в прошлом то, что есть в нем великого и ценного. Напряжение чувств свидетельствует о том, что главное для человека – это построить свое будущее, поэтому только такой индивид имеет право быть судьей прошлого. Но если историческое чувство властвует над всем, то оно подрывает будущее, разрушает иллюзию, которая и есть атмосферой творчества, т.к. “только в любви, только осененный иллюзией любви может творить человек, т.е. только в безусловной вере в совершенство и правду”. Исторический инстинкт должен соединяться с инстинктом разрушения, но они не должны действовать отдельно друг от друга. Современное Ницше историческое образование разрушает иллюзию, подвергает жизнь опыту исторического анатомирования, а также является самым лучшим средством ослепления юности: молодой человек “прогоняется” сквозь строй столетий, постепенно утрачивая чувство различия и новизны, ничему более не удивляясь. Рука об руку с историческим образованием идет отвращение. Юноша чувствует себя лишенным почвы, и по сравнению с прошедшими времена, в которых все было иначе, ему совершенно не важно, каков он сам. Историческое образование прививает человеку и ироническое самосознание. Молодой человек приходит к вере в старость человечества: раз скоро будет конец истории, “мирового процесса”, то к чему тогда волнение о будущем. Таким образом, по Ницше, историческое чувство делает его обладателей пассивными и не способными к творчеству. Так человек привыкает с юности гнуть спину перед “властью истории”, поэтому он легко будет механически поддакивать всякой власти. Но к счастью, как замечает Ницше, история сохраняет и память о великих борцах против истории, т.е. против “слепой власти действительности”. Человек должен не хоронить свое собственное поколение, но создавать новое, и если даже сам он родился “последышем”, будущее будет знать его только как первенца. Критика истории у Ницше сводится и к тому, что в настоящее время признается тот род истории, который видит в инстинктах масс важные законы и факторы истории, причем великие люди являются их отражением. Человек, по Ницше, должен восстать против сборища беззубых и ироничных стариков, против безграничной власти исторического чувства, против эгоизма масс и отстаивать права своей молодости, защищать будущее. Главное требование Ницше заключается в том, чтобы человек, прежде всего, учился жить и чтобы, только научившись жить, пользовался историей – исключительно для целей жизни. Средствами против исторической болезни являются неисторическое, т.е. способность забывать и жить внутри своего горизонта, и надисторическое, т.е. те силы, которые сосредоточивают наше внимание на том, что сообщает бытию характер вечного и неизменного: на искусстве и религии. История как наука видит всюду совершившееся, но нигде не видит существующего, вечного. Итак, надо вначале научиться жить, оправиться от исторической болезни, и только потом снова заняться историей и использовать прошлое в трояком смысле: монументальном, антикварном и историческом; и не забывать, что история должна служить целям жизни.

Следующая глава >

О пользе истории для жизни

Похожие главы из других книг: