О пользе педагогической литературы 1857 к д ушинский
<…> если нам раза два случалось встретить у наших педагогов систематическое собрание главнейших педагогических сочинений, то гораздо чаще встречали мы таких педагогов-практиков, которые с презрением отзывались о педагогической теории и даже питали какую-то странную вражду к ней <…>
Пустая, ни на чем не основанная теория оказывается такой же никуда не годной вещью, как факт или опыт, из которого нельзя вывести никакой мысли, которому не предшествует и за которым не следует идея.
Теория не может отказаться от действительности, факт не может отказаться от мысли. Но, увы, спор этот <…> часто слышится в жизни и в особенности в деле воспитания.
Часто педагог-теоретик, принимаясь за свое сочинение, прежде всего отвлекает свою мысль от бессмысленной пестроты жизненных явлений, старается возвыситься до абстрактных начал воспитания, определяет сначала цель человеческой жизни, взвешивает средства к достижению этой цели и начинает чертить путь воспитания, забывая, что главный вопрос о цели человеческой жизни, на решении которого основана вся его теория воспитания, разрешается в действительности с бесконечным разнообразием.
<…> Но если можно не доверять кабинетной теории воспитания, то еще более причин не давать никакого важного и общего значения одиночной опытности практика.
<…> что такое педагогическая опытность? Большее или меньшее количество фактов воспитания, пережитых воспитателем. Но, конечно, если эти факты остаются только фактами, то они не дают опытности. Они должны произвести впечатление на ум воспитателя, классифицироваться в нем по своим характеристическим особенностям, обобщиться, сделаться мыслью, и уже эта мысль, а не самый факт, сделается правилом воспитательной деятельности педагога.
Деятельность человека как человека всегда проистекает из источника сознательной воли, из разума; но в области разума факт сам по себе есть ничто, и важна только идеальная сторона факта, мысль, из него вытекающая и им подкрепляемая. Связь фактов в их идеальной форме, идеальная сторона практики и будет теория в таком практическом деле, каково воспитание. <…>
Воспитательная деятельность, без сомнения, принадлежит к области разумной и сознательной деятельности человека; самое понятие воспитания есть создание истории; в природе его нет. Кроме того, эта деятельность направлена исключительно на развитие сознания в человеке: каким же образом может она отказаться от мысли, от сознания истины, от обдуманности плана?
Но что же предлагает нам педагогическая литература, если не собрание опытов сознанных и обдуманных, если не результаты процесса мышления, направленного на дело воспитания? Какой воспитатель, будь он самый закоренелый рутинер (человек занимающийся рутинной, однообразной работой – А.К.), отвергнет совет педагога, более его опытного, или откажется подать благоразумный совет только что начинающему собрату?
Практика, факт — дело единичное, и если в воспитании признавать дельность одной практики, то даже и такая передача советов невозможна. Передается мысль, выведенная из опыта, но не самый опыт; если только это не передача тех старушечьих рецептов, в которых говорится: «ты, мой батюшка, возьми эти слова, напиши их на бумажке, а потом сожги и пепел выпей с водой против утренней зорьки, и там увидишь, что выйдет». Неужели искусство воспитания может упасть в такую темную, бессознательную область предрассудков, поверий и фокусов, а такова судьба его, если оно будет предоставлено единичной практике каждого…
Александр Кульчицкий 07-07-2016 г.
Источник
Конечно, не всякий педагог-практик должен быть ученым и глубоким психологом, двигать науку вперед и способствовать созданию, испытанию на деле и исправлению психологической системы: эта обязанность лежит вообще на педагогах, потому что это единственный класс людей, для практической деятельности которых изучение духовной стороны человека является так же необходимым, как для медика изучение телесной. Но от каждого педагога-практика можно и должно требовать, чтобы он добросовестно и сознательно выполнял долг свой и, взявшись за воспитание духовной стороны человека, употреблял все зависящие от него средства, чтобы познакомиться, сколько возможно ближе, с предметом деятельности всей своей жизни…
Но могут еще заметить нам, что если всякий преподаватель станет произвольно выбирать для себя методу преподавания, а всякий воспитатель – методу воспитания, то в общественных заведениях, особенно в больших, из такого разнообразия может произойти значительный вред. Но, во-первых, как бы ни было вредно разнообразие, происходящее от различных убеждений, оно во всяком случае полезнее мертвого однообразия, в котором нет убеждений; а во-вторых, мы должны сказать, что в отношении общественных заведений под именем педагогов мы никак не разумеем одних преподавателей и ближайших воспитателей (гувернеров, надзирателей), но общий совет преподавателей и воспитателей (конференции, советы и т. д.), начальство заведения (директора, инспектора и проч.), учебные комитеты и проч. В организме общественного воспитания всякому назначено свое дело; но самый важный член в этом организме, без сомнения, преподаватель и ближайший воспитатель, если обе эти должности не соединены вместе…
Как бы ни были подробны и точны инструкции преподавания и воспитания, они никогда не могут заменить собой недостатка убеждений в преподавателе. Воспитатель (преподавание есть только одно из средств воспитания), поставленный лицом к лицу с воспитанниками, в самом себе заключает всю возможность успехов воспитания. Главнейшая дорога человеческого воспитания есть убеждение, а на убеждение можно только действовать убеждением. Всякая программа преподавания, всякая метода воспитания, как бы хороша она ни была, не перешедшая в убеждение воспитателя, останется мертвой буквой, не имеющей никакой силы в действительности. Самый бдительный контроль в этом деле не поможет. Воспитатель никогда не может быть слепым исполнителем инструкции: не согретая теплотой его личного убеждения, она не будет иметь никакой силы. Нет сомнения, что многое зависит от общего распорядка в заведении, но главнейшее всегда будет зависеть от личности непосредственного воспитателя, стоящего лицом к лицу с воспитанником: влияние личности воспитателя на молодую душу составляет ту воспитательную силу, которой нельзя заменить ни учебниками, ни моральными сентенциями, ни системой наказаний и поощрений. Многое, конечно, значит дух заведения; но этот дух живет не в стенах, не на бумаге, но в характере большинства воспитателей и оттуда уже переходит в характер воспитанников…
Преподаватель, который только в классах занимается своим делом, а переходя за порог школы, не встречает ни в обществе, ни в литературе никакого участия к своему занятию, весьма скоро может охладеть к нему. Надобно столько любви к детям, чтобы в одиночку думать о них постоянно, и общество не имеет права требовать такой любви от кого бы то ни было, если оно само не показывает участия к делу воспитания.
Преподаватель, уединенный в своей тихой, монотонной деятельности, видя, что ни общество, ни литература, занимающаяся даже ассирийскими древностями и этрусскими вазами, не занимаются его скромным делом, должен иметь, повторяем мы, необыкновенно много нравственной энергии, чтобы не уснуть под убаюкивающее журчанье однообразной учительской жизни…
Наставническая и воспитательная деятельность, может быть, более, чем какая-либо другая, нуждается в постоянном одушевлении; а между тем она более, чем всякая другая деятельность, удалена от взоров общества, результаты ее выказываются не скоро и замечаются не многими, реже всего самим воспитателем; однообразие же ее способно усыпить ум и приучить его к бессознательности. Механический процесс преподавания или утомительное наблюдение за шаловливыми детьми, не давая пищи уму, в то же самое время не дают ему и той свободы, которая совместна с деятельностью чисто физической…
Воспитатель, стоящий в уровень с современным ходом воспитания, чувствует себя живым, деятельным членом великого организма, борющегося с невежеством и пороками человечества, посредником между всем, что было благородного и высокого в прошедшей истории людей, и поколением новым, хранителем святых заветов людей, боровшихся за истину и за благо. Он чувствует себя живым звеном между прошедшим и будущим, могучим ратоборцем истины и добра и сознает, что его дело, скромное по наружности, – одно из величайших дел истории, что на этом деле зиждутся царства и им живут целые поколения…
- 1 К.Д. Ушинский не был сторонним наблюдателем и не стремился выработать определенную систему путей и средств решения педагогических проблем в деятельности педагога, он искал решения вопросов в самой деятельности образовательного учреждения.
- 2 Утверждения К.Д. Ушинского «Если педагогика хочет воспитать человека во всех отношениях, то она должна узнать его во всех отношениях» находят подтверждение в современных концепциях образования.
- 3 Его понимание проблемы народного учителя было прогрессивным в свое время и теперь остается созвучным нашей эпохе.
- 4 Изучая литературное наследие К.Д. Ушинского можно многое подчеркнуть для понимания не только роли учителя в жизни ученика, но и влияние учеников на деятельность учителя.
Источник
фото из материала издания “Мел”
Создатель учебника для начального обучения «Родное слово», выдержавшего 187 переизданий, пришел в педагогику и остался, чтобы, кажется, вечно помогать в воспитании детей. Его детище до сих пор используется в начальной школе, а заложенные им основы русской педагогики остаются незыблемыми до сих пор.
Справка: Основа педагогической системы Константина Ушинского (19 февраля 1823 — 22 декабря 1870 гг.) — требование демократизации народного образования и идея народности воспитания. Педагогические идеи Ушинского отражены в книгах для первоначального классного чтения «Детский мир» (1861) и «Родное слово» (1864), фундаментальном труде «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии» и других педагогических работах.
В 1855 году русский писатель, выдающийся педагог Константин Дмитриевич Ушинский устроился на работу в Гатчинский институт. Там юрист по образованию (он блестяще окончил юридический факультет Московского университета) понял, что создан для педагогики. Толчком стала профессиональная литература, которая попала к будущему создателю российской научной педагогики, можно сказать, случайно.
Переворот после перевода
Во-первых, в 1855 году редактор журнала «Библиотеки для чтения» Альберт Старчевский прислал Ушинскому несколько номеров английского журнала «Athenaeum» с просьбой перевести статьи о воспитании в Америке. Сделав работу, Ушинский не мог уснуть — настолько сильно его поразили зарубежные тексты.
— Вращаясь постоянно в училищном кругозоре, ознакомившись поближе с детьми, которых надо развить, учить и воспитывать, я, по прочтении «Athenaeum», не мог спать несколько ночей! Статьи произвели страшный переворот в моей голове, в моих понятиях, убеждениях. Они подняли в моем уме целый рой вопросов по воспитанию и образованию; навели меня на многие, совершенно новые, мысли, которые, без этих статей, пожалуй, никогда не пришли бы мне в голову. Я не знаю, что я сделаю, что со мною будет, но я решился посвятить себя с этого дня исключительно педагогическим вопросам, — писал Ушинский.
презентация доклада об Ушинском на slide-share.ru
«Опасное» наследство — книги
Второй и окончательный шаг в педагогику Ушинский совершил так же под влиянием литературы. Об этом в биографическом очерке рассказывает Матвей Песковский. От бывшего инспектора Гатчинского института Егора Гугеля остались два огромных шкафа с книгами. К наследию «сумасшедшего профессора» (так называли Гугеля за глаза) никто не смел притронуться. Однако Ушинский попросил открыть запечатанные шкафы и изучил пыльные тома, которые не открывали около двадцати лет.
Знания снова перевернули жизнь молодого педагога, помогли четко сформулировать миссию педагогической литературы в жизни воспитателей и преподавателей.
— Это было в первый раз, что я видел собрание педагогических книг в русском учебном заведении. Этим двум шкафам я обязан в жизни очень, очень многим, и — Боже мой! — от скольких бы грубых ошибок был избавлен я, если бы познакомился с этими двумя шкафами прежде, чем вступил на педагогическое поприще! Человек, заведший эту библиотеку, был необыкновенный у нас человек. Это едва ли не первый наш педагог, который взглянул серьёзно на дело воспитания и увлёкся им. Но горько же и поплатился он за это увлечение. <…> Недаром же после него закрыли и запечатали его опасное наследство. Разбирая эти книги, исписанные по краям одною и тою же мёртвою рукою, я думал: лучше было бы, если бы он жил в настоящее время, когда уже научились лучше ценить педагогов и педагогические идеи, — писал Константин Ушинский.
презентация доклада об Ушинском на slide-share.ru
Счастливый год министерского журнала
Третий важный шаг в научной педагогике Константин Ушинский сделал, будучи редактором «Журнала министерства народного просвещения». В этой должности он проработал лишь всего год (1860-1861 гг.). Но за этот год журнал стал главным источником не сухих и скучных нормативных актов, а живого обсуждения и полезных практик для педагогических коллективов страны.
Сам министр народного просвещения того времени Евграф Ковалевский, который устроил Ушинского во главе журнала, писал в представлении, что «журнал министерства народного просвещения в настоящем своем виде не занимает в русской литературе места, которое принадлежит ему по праву как органу государственного учреждения». Ушинский, получив карт-бланш, поставил целью из «совершенно бесхарактерного журнала, в котором в продолжение около тридцати лет помещались статьи, не принимаемые другими журналами… сделать специальный журнал министерства, то есть говорить о том предмете, которым министерство занимается,- о народном образовании».
После этого в журнале появились четыре отдела «Педагогика и дидактика», «Вспомогательные науки», «Критика и библиография», «Известия и смесь», стали печататься разборы учебников, детских книг, педагогических сочинений, статьи о воспитании и психологии. А официальным документам тоже нашлось место: их публиковали отдельно.
Однако после смены министра в 1861 году Ушинский подал в отставку, а журнал стал прежним — все тем же набором сухих законов и постановлений.
Значение литературы для педагога
В своей деятельности Ушинский настаивал на необходимости широкого обсуждения педагогических практик, поиске золотой середины между теорией и практикой, а также бесконечном самообразовании педагога и важности в этом процессе педагогической литературы. В 1857 году в своей статье «О пользе педагогической литературы» в первом номере журнала «Воспитание» писал, почему педагогу так нужен баланс между собственным опытом и теоретическими знаниями.
— Педагогическая литература одна только может оживить воспитательную деятельность, придать ей тот смысл и ту занимательность, без которых она скоро делается машинальным препровождением времени, назначенного на уроки, — писал он.
Самого Ушинского воспитывала мама Любовь Степановна. Когда мальчику было 12 лет, женщина умерла, а его зачислили благодаря хорошей домашней подготовке сразу в третий класс Новгород-Северской гимназии.
Его шестерых детей воспитывала жена. Ушинский постоянно следил за ходом занятий и руководил их обучением.
— Сам же он, – как говорит Фролков в биографии «К. Д. Ушинский», – не мог давать уроков, и особенно своим детям. Малейшее затруднение учащихся, малейшая ошибка с их стороны сильно раздражали его, и он уходил, не окончив урока”, — пишет Матвей Песковский.
Константин Ушинский был уверен, что воспитание — это все же, в первую очередь, обязанность родителей. Минимум до 10 лет родителям стоит заниматься детьми дома.
— Отдавая детей на руки воспитателю или помещая их в учебное заведение, родители, конечно, не избавляются этим от священной обязанности наблюдать за воспитанием. Наблюдения над одними отметками, переходами из класса в класс и экзаменационными аттестациями весьма недостаточно, — писал он в журнале «Воспитание».
Важным он считал и для самих педагогов оценку их деятельности родителями детей. Ведь плоды воспитания видны не сразу, от того и ответственность на учителях лежит гораздо большая — какими людьми вырастут их ученики?
— Какие разнообразные и иногда какие странные требования делаются родителями воспитанию! <…> Иногда хорошо воспитанным человеком зовут того, кто умеет хорошо повязать галстук, держать себя по моде, болтать на иностранных языках, поддерживать разговор в гостиной, нравиться дамам и прочее, и прочее; иногда того, кто умет поклониться, где следует, поднять нос, где можно, задать тону, не пропускать того, что плывет в руки, и пр. и пр. В отношении воспитания женщин понятия бывают еще страннее: воспитанная девушка должна уметь пустить пыль в глаза, пробежать небрежно трудную арию, соединять наивность с холодным рассудком, под ласковой улыбкой скрывать самые неласковые движения души, и главная цель ее воспитания – поймать выгодного жениха. Скажите, как назвать тех воспитателей, которые решатся удовлетворять таким требованиям? Называйте как угодно, только, ради бога, не воспитателями.
Сквозь столетия транслируют труды Константина Ушинского и еще один важный посыл: кроме оценки труда педагога родителями, необходимо и внимание к педагогическому труду всего общества. Ведь общество как раз и состоит в конечно итоге из воспитанных и образованных людей или же наоборот.
— Преподаватель, который только в классах занимается своим делом, а переходя за порог школы, не встречает ни в обществе, ни в литературе никакого участия к своему занятию, весьма скоро может охладеть к нему. Надобно столько любви к детям, чтобы в одиночку думать о них постоянно, и общество не имеет права требовать такой любви от кого бы то ни было, если оно само не показывает участия к делу воспитания. Если мы требуем от ремесленника, чтобы он думал о своем ремесле и старался познакомиться с ним ближе, то неужели общество, доверяющее нам детей своих, не вправе требовать от нас, чтобы мы старались по мере сил своих познакомиться с тем предметом, который вверяется нашим попечениям, – с умственной и нравственной природой человека? Педагогическая литература открывает нам широкий путь для этого знакомства.
Расскажите в комментариях, читаете ли вы книги по педагогике? Что посоветуете прочитать коллегам?
Источник