Странно ли что тебе нет никакой пользы от странствий если ты

Недавно я прочитал разные высказывания о путешествиях и был несколько обескуражен. Оказывается, далеко не все заслуживающие уважения люди уже на протяжении множества веков разделяют кажущуюся мне безусловной мыль о том, что поездки это замечательно, что они позволяют иначе смотреть на жизнь, расширяют твои познания и открывают глаза на многое такое, что тебе раньше и не снилось. Итак, есть ли какая-либо польза от путешествий? Вопрос и мне, и некоторым покажется странным. Конечно, есть, скажут многие. А между тем на этот счет существуют весьма негативные ответы. И один из самых ранних из них восходит к весьма отдаленным от нас временам и принадлежит человеку, олицетворяющему мудрость. История не сохранила ни одной мысли Сократа, под которой он поставил свой автограф. Все, что ему приписывается, озвучивали за него его ученики или ученики его учеников или люди, для которых греческий мудрец был далекой легендой. Сенека жил через четыре с лишним века после Сократа. Возможно, он придумал его слова, чтобы подтвердить свою позицию авторитетом великого мудреца. В его передаче слова Сократа о путешествиях звучат так: «Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?» А вот отрывок из Сенеки о путешествиях в поэтическом переводе:

Письмо XXVIII («О бесполезности путешествий». Перевод с латинского Александра Красного)

Луцилия приветствует Сенека!

Ты удивлен, что перемена мест

И путешествия не помогли в побеге

От той тоски, что душу твою ест.

Сократ сказал: «Поистине не странно,

Что за морем вы тужите, скорбя.

Не будет пользы вам

                           от дальних странствий,

Когда повсюду… тащите себя».

Что в странствиях нам главная обуза? –

Мы сами, с нашей внутренней тоской.

Пока с души своей не сбросишь груза,

Нигде она не обретет покой.

Ты мечешься, чтоб сбросить свое бремя,

Но тянет груз, лежащий на борту,

И опрокинет, дайте только время,

Корабль в открытом море иль в порту.

В ком дух спокоен, тот везде – как дома,

Хоть вас сошлют на самый край земли.

Все люди – те же, в них мне всё знакомо,

Лишь в слове мы отличия нашли.

Нам смена мест не добавляет силы,

Но седины прибавит в бороде.

Кто странствует? –

                        Скитаются, мой милый…

А жить по правде – нам дано везде.

Задолго до Сократа и Сенеки Гомер говорил, что нет ничего хуже для смертного, чем странствия. С этими мыслями был солидарен римский поэт Гораций, который говорил, что путешествуя за моря и океаны, ты узнаешь об изменениях климата, но не об изменениях в своей душе. То есть, хоть объезди весь мир, от себя далеко не уйдешь, сущность свою не изменишь. Приводятся в защиту этой позиции разные исторические доводы. Сколько было личностей, попавших во все энциклопедии, которые доказывали, что внутренний мир формируется по своим законам и не важно, в каких условиях живет человек. Кант, например, никуда не выезжал из своего маленького города Кенигсберга, а какой силы ума был человек?! Жизнь духа не зависит от внешних обстоятельств, от суеты, от внешних проявлений. Можно объехать весь мир, но остаться таким же невежественным и самодовольным. Выдающийся американский философ Ральф Эмерсон иронически замечал, что путешествия — это рай для дураков. И таких высказываний было множество. В наше время тоже есть интерпретации мыслей Сократа. Мол, ты можешь вывезти девушку из Джорджии в Европу, но ты не можешь вывезти Джорджию из девушки.

Кто я такой, чтобы бросать вызов классикам, но всё же имею право и на свое мнение. Вот об этом я думал, когда стоял перед картиной Рубенса «Смерть Сенеки» в Старой пинакотеке (Alte Pinakothek) в Мюнхене. Потрясающее впечатление. Как известно, философ был воспитателем и советником Нерона. Но коварный император счел Сенеку участником заговора и повелел ему покончить жизнь самоубийством. Сенека вскрыл себе вены. На картине он изображен в последние минуты своей жизни надиктовывающим последние слова своим последователям. Если бы случилось чудо из области фантастики и Сенека увидел бы эту картину Рубенса, что бы он сказал? Я полагаю, картина ему бы понравилась. Конечно, нет сходства с подлинным философом, но как передана сила его духа, его величия перед ударом судьбы. Вот уж поистине стоик, несломленный и мудрый, смело глядящий в вечность.

Сколько бы я упустил, если бы, следуя совету Сократа, скептически относился к пользе от путешествий? Сократ не знал об интернете и каталогах музеев. Я знаю. Но эту картину надо увидеть «живьем». И при всем восхищении Сенекой, вступить с ним в дискуссию. Может быть это преувеличение, но в чем-то прав был Анатоль Франс, когда говорил, что иногда день, проведенный в других местах, дает больше, чем десять лет жизни дома. Или другая хорошая мысль, что человек берет себя с собой, когда путешествует. Здесь он и выходит за свои пределы, становится богаче полем, лесом, горой. И еще картиной, встречей, мимолетной улыбкой.

Человек, который не видел эту картину Рубенса и многие другие картины в Старой пинакотеке, в какой-то мере обделил себя потрясающим откровением и лишил себя незабываемых встреч. Вот, например, автопортрет Дюрера. Потрясающее впечатление, никакой интернет не передаст (хотя некоторые, глядя на экран, и восклицают — ах, как будто я сам там побывал…). И никакие репродукции не могут хоть в малой степени воссоздать ту ауру, которая окружает этот портрет.

Да, можно сколько угодно говорить о том, что в наше время человек способен путешествовать по миру из собственного кабинета, но все эти разговоры для ленивых и хорошо, что таких людей, придерживающихся сугубо прагматичных взглядов, сравнительно немного. Читал результаты одного из опросов — большинство людей считает, что путешествия возглавляют список их мечтаний и представлений об интересной жизни.

Мюнхенский марафон

Так что не прав Сократ, я думаю, а прав человек, который сказал, что пока можешь ходить, надо ездить. И не правы те люди, которые смеются над тобой и говорят, что марафоны можно бегать и дома. Да, можно вокруг своего дома пробежать 42 километра 195 метров. Но тогда не ощутишь той потрясающей причастности к истории и дню сегодняшнему. У каждого марафона свое лицо. И своя судьба, своя история, как у каждой книги. Мюнхенский марафон очень добрый и щедрый. В некоторых городах марафон проходит по окраинам, не ощущается энергетика большого города. В Мюнхене значительная часть марафона — в самом центре, мимо замечательного здания ратуши, великолепных памятников, а финиш на удивительно красивом олимпийском стадионе. Весьма незабываемое впечатление…

Увы, в истории этого стадиона была трагедия, которая никогда не забудется. Сорок лет назад членами палестинской террористической организации «Черный сентябрь» здесь были взяты в заложники израильские спортсмены и тренеры. Была предпринята неудачная операция по их освобождению, и 11 израильтян были убиты террористами. Полицейские убили пятерых из восьми террористов, их тела передали в Ливию, и их там похоронили с воинскими почестями, Каддафи возглавлял похоронную церемонию. Израиль потребовал выдать трех оставшихся в живых террористов, но их решили судить в Германии. Однако до суда дело не дошло — их выпустили по обменной сделке после того, как угонщики захватили немецкий самолет.

Сейчас на мосту, который соединяет стадион с бывшей олимпийской деревней, установлен памятник. Прошло сорок лет, но ни разу на Олимпиадах, в том числе и на Олимпиаде в Лондоне в этом году, не была удовлетворена просьба Израиля почтить память погибших израильских спортсменов минутой молчания. Помню в радиопередачах, в которых я принимал участие во время лондонской Олимпиады, многие возмущались позицией олимпийского комитета. Но мне показалось, что легче возмущаться, сидя на стуле, чем совершить какой-то поступок, маленький, который по твоим силам, но твой поступок, реальный…

После финиша марафонцы заполнили стадион, многие ходили с подносами, пили знаменитое баварское пиво, словом, отмечали событие и пользовались щедростью устроителей. И я взял на себя смелость обратиться к тем, кто были рядом со мной почтить память жертв той трагедии. Это была очень трогательная минута, и лица у марафонцев были печальными и торжественными. Разве такое забудется. Разве такое можно испытать, сидя на месте и путешествуя из своего кабинета по интернету, или совершая забеги вокруг своего дома или в ближайшем парке. Да, в путешествия ты таскаешь себя самого, но что-то в тебе изменяется, ты становишься хоть ненамного, но другим, потому что слов можно сказать сколько угодно, а поступок… поступок требует усилий.

Немецкий характер

Мюнхен — город, в котором разбилось немало моих стереотипов. Я не буду говорить о печальных страницах в истории города, который Гитлер называл «столицей движения», о трагедии, которую ему принес фашизм. Это история, которую не хочется вспоминать — еще во многих семьях не зарубцевались страшные раны. Хочу упомянуть о другом, связанном не с конкретными событиями, а в категориях вне времени и пространства. Я первый раз в Германии и, каюсь, мыслил стереотипами, которые впитал в себя с множеством книг и разных публикаций о немецком характере. Разумеется, характер нации — понятие весьма относительное, у множества людей свои особенности, свое лицо, непохожее на других. Далеко не все вписываются в расхожие представления, но все же считается, что у каждой нации есть присущие ей черты. Так, некоторым очень импонирует открытость и порывистость южан, эмоциональность итальянцев. Для немцев, как я читал, характерны пунктуальность, даже педантичность, следование распорядку, сдержанность в проявлении чувств и эмоций, прагматизм, рационализм, меньшая открытость и откровенность. Качества сами по себе неплохие, подразумевающие солидность и обстоятельность, определенную консервативность в хорошем смысле этого слова.

Всё         это в отношении жителей Мюнхена, на мой взгляд, оказалось совершенно неверным. Во всяком случае, так показалось мне при общении с людьми. Сдержанность и педантизм уступали место улыбчивости и открытости. На марафоне люди были очень доброжелательны и готовы помочь, щедрые на добрые слова. Если на улице спрашивал, как куда-то пройти, то не только объясняли и показывали, но и вызывались добровольцами сопровождать. Были случаи, когда чуть ли не полкилометра шли рядом, чтобы показать дорогу. Отметил я и традиционную немецкую деловитость, компетентность. Это было здесь и раньше, конечно. Но в чем-то, наверное, Мюнхен не похож на то, что я о нем читал у Томаса Манна, Лиона Фейхтвангера, которые жили здесь много лет. Интересно, удивились бы они, оказавшись на улицах города в наши дни и увидев немало женщин в чадрах, хиджабах, услышав разноязыкую речь?..

Людвиг I и Лола Монтес

И в истории часто получалось, люди, которые должны были бы олицетворять традиционные немецкие прагматизм и практичность, были личностями, в которых причудливо сочетались романтика, авантюризм и порою полное забвение своей роли и своего долга по отношению к себе и своим подданным, теряли престол… Об этом созданы пьесы, книги и фильмы. История танцовщицы и пожирательницы мужских сердец Лолы Монтес широко известна, это она послужила прообразом Лолиты Набокова. Он ее перенес в другое время и в другие обстоятельства, а подлинная Лола была гораздо интереснее, чем созданная по ее генотипу героиня одной из самых культовых книг двадцатого столетия. Интересно представлять ее на фоне настоящих декораций ее времени, дворца, который был для нее построен, тех мест, в которых проходили чуть ли не сказочные эскапады старого короля и юной прелестницы. Среди ее возлюбленных были мировые знаменитости, такие, как Ференц Лист, на нее смотрел с обожанием любвеобильный Александр Дюма.

Но кто был Дюма, всего-навсего писатель, а откуда у писателя могут быть большие деньги? Она меняла мужчин, как перчатки, но стремилась к одному — заполучить себе такого, чтобы вести поистине королевскую жизнь. Везде ее сопровождали скандалы. В Берлине ею увлекся русский царь Николай Первый, но окружение царя грудью стало на защиту его чести и показало государю досье на неотразимую красавицу, авантюристку и мошенницу.

Зато в Мюнхене мечта ее жизни осуществилась. Представьте себе короля, которому 60 лет, у которого девять детей. Король Людвиг I (1787-1868) был своего рода отцом Баварии, и этот отец пишет в письме своему другу: «Я могу сравнить себя с Везувием, который считался уже потухшим и который вдруг начал свое извержение. Я думал, что уже никогда не смогу испытать страсть и любовь, мне казалось, что сердце мое истлело. Но сейчас я охвачен чувством любви как 20-летний юноша. Я почти потерял аппетит и сон, кровь лихорадочно бурлит во мне. Любовь вознесла меня на небеса, мои мысли стали чище, я стал лучше».

Это, конечно, замечательно, такой накал чувств в почтенные годы, ведь, как известно, любви все возрасты покорны. Но предметом этой любви были не Джульетта или Беатриче, а не имевшая ни стыда, ни совести ирландка Элизабет Гилберт, считавшая, что ее больше красит романтический ореол экзотичного имени Лола Монтес. Она беспардонно вмешивалась в государственные дела, получила титул графини Ландсфельд, поссорила короля с его министрами и его двором, с его подданными. Газеты ее называли «орудием бесовских сил». В 1848 году многотысячная толпа осадила дворец, построенный для прелестницы, и уже никакая полиция не смогла справиться с людьми, кричавшими: «Проститутка, вон из Мюнхена!».

Лола уехала в Швейцарию, король, после 23 лет на престоле, отрекся от него в пользу своего сына. Но еще долго он вел переписку с утраченной им возлюбленной. Та все выпрашивала у него деньги и подписывалась — твоя верная Лолита. Насчет денег она была искренна, а насчет верности… Это было просто смешно, она с легкостью меняла страны и мужчин. Король же до конца жизни в 1868 году, когда ему было за 80,  везде во­зил ее письма и свои письма к ней, которые она ему вернула за солидные деньги. Но он ее пережил — Лола Монтес, в конце концов, приехала в Нью-Йорк, ударилась в религию и в 1861 году умерла в возрасте 42 года. «За долгие годы службы я не встречал более глубокого, более полного и искреннего раскаяния, как у этой женщины», — свидетельствовал священник, исповедовавший ее.

Вот такая полная драматических перипетий история произошла с королем Баварии, которую некоторые писатели считали землей мирных бюргеров и добропорядочных обывателей, лишенных всяческих романтических устремлений.

Людвиг Второй

Совсем не вписывается в образ деловитого и прилежного немца и внук Людвига I — Людвиг II…

Читайте полную версию статьи в печатном номере журнала. Подписывайтесь на «Чайку». Подписывайтесь на «Чайку»! Вы можете оформить подписку прямо на нашем сайте!