Судьба случайность все окружило вас чем то говорящим в вашу пользу

Письмо

К ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ ВТОРОМУ

Быть может, отрок мой, корона
Тебе назначена творцом.
Люби народ, чти власть закона,
Учись заране быть царем.
Люби глас истины свободной,
Для пользы собственной люби,
И рабства дух неблагородный,
Неправосудье истреби…

К. Рылеев. Ода великому князю
Александру Николаевичу 1823, августа 30.

Государь!

Ваше царствование начинается под удивительно счастливым созвездием. На вас нет кровавых пятен, у вас нет угрызений совести.

Весть о смерти вашего отца вам принесли не убийцы его. Вам не нужно было пройти по площади, облитой русской кровью, чтоб сесть на трон; вам не нужно было казнями возвестить народу ваше восшествие.

Летописи вашего дома едва ли представляют один пример такого чистого начала.

И это не все.

От вас ждут кротости, от вас ждут человеческого сердца. — Вы необыкновенно счастливы!

Судьба, случайность, — все окружило вас чем-то говорящим в вашу пользу. Вы одни из всех ваших родились в Москве и родились в то время, как она воскресала к новой жизни после очистительного пожара. Бородинские и тарутинские пушки, едва воротившиеся из-за границы, еще покрытые парижской пылью, возвестили с высот Кремля о вашем рождении. Я пятилетним ребенком слушал их и помню.

Рылеев приветствовал вас советом — ведь вы не можете отказать в уважении этим сильным бойцам за волю, этим мученикам своих убеждений? — Почему именно ваша колыбель внушила ему стих кроткий и мирный? Какой пророческий голос сказал ему, что на вашу детскую голову падет со временем корона?

Вас воспитал поэт, которого любила Россия.

В день вашего совершеннолетия была облегчена судьба наших мучеников. — Да, вы удивительно счастливы!

Потом ваше путешествие по России. Я его видел — и больше, я его очень помню; через ваше предстательство моя судьба географически улучшилась, меня перевели из Вятки во Владимир — я не забыл это.

Сосланный, в дальнем заволжском городе, я смотрел на простую любовь, с которой шел вам навстречу бедный народ, и думал: «Чем он заплатит за эту любовь?»

Вот оно — время уплаты, и как она вам легка! Дайте волю вашему сердцу. Вы верно любите Россию — и вы можете так много, много сделать для народа русского.

Я тоже люблю народ русский, я его покинул из любви, я не мог, сложа руки и молча, остаться зрителем тех ужасов, которые над ним делали помещики и чиновники.

Удаление мое не изменило моих чувств, середь чужих, середь страстей, вызванных войной, я не свернул моего знамени. И на днях еще во мне английский народ всенародно приветствовал народ русский.

Разумеется, моя хоругвь — не ваша, я неисправимый социалист, вы самодержавный император; но между вашим знаменем и моим может быть одно общее — именно та любовь к народу, о которой шла речь.

И во имя ее я готов принести огромную жертву. Чего не могли сделать ни долголетние преследования, ни тюрьма, ни ссылка, ни скучные скитания из страны в страну — то я готов сделать из любви к народу.

Я готов ждать, стереться, говорить о другом, лишь бы у меня была живая надежда, что вы что-нибудь сделаете для России.

Государь, дайте свободу русскому слову. Уму нашему тесно, мысль наша отравляет нашу грудь от недостатка простора, она стонет в ценсурных колодках. Дайте нам вольную речь… Нам есть что сказать миру и своим.

Дайте землю крестьянам. Она и так им принадлежит; смойте с России позорное пятно крепостного состояния, залечите синие рубцы на спине ваших братий — эти страшные следы презрения к человеку.

Отец ваш, умирая, — не бойтесь, я знаю, что говорю с сыном, — признался, что он не успел сделать всего, что хотел для всех своих подданных… Крепостное состояние явилось как угрызение совести в последнюю минуту.

Он не успел в тридцать лет освободить крестьян!

Торопитесь! Спасите крестьянина от будущих злодейств, спасите его от крови, которую он должен будет пролить…

… Я стыжусь, как малым мы готовы довольствоваться; мы хотим вещей, в справедливости которых вы так же мало сомневаетесь, как и все.

На первый случай нам и этого довольно…

Быть может, на той высоте, на которой вы стоите, окруженные туманом лести, вы удивитесь моей дерзости; может, даже рассмеетесь над этой потерянной песчинкой из семидесяти миллионов песчинок, составляющих ваш гранитный пьедестал.

А лучше не смеяться. Я говорю только то, что у нас молчат. Для этого я и поставил на свободной земле первый русский станок; он, как электрометр, показывает деятельность и напряжение сгнетенной силы…

Несколько капель воды, не находящие выхода, достаточны, чтоб разорвать гранитную скалу.

Государь, если эти строки дойдут до вас, прочтите их беззлобно, одни — и подумайте потом. Вам не часто придется слышать искренний голос свободного русского.

10 марта 1855.

Примечания

Впервые опубликовано в ПЗ, 1855 г., кн. 1, стр. 11—14, во втором издании ‒ стр. 11‒14. Подпись: Искандер.

Печатается по тексту изданного Вольной русской типографией сборника «За пять лет (1855‒1860). Политические и социальные статьи Искандера и Н. Огарева. Часть первая. Искандера», Лондон, 1860, стр. 3—8. Автограф неизвестен.

В настоящем издании в текст внесено следующее исправление:

Стр. 272, строка 10: Неправосудье вместо: Неправосудие (по ПЗ).

______

Настоящее письмо — первое из открытых писем Герцена к Александру II — свидетельство либеральных колебаний и иллюзий Герцена 50-х годов. Герцен верит еще в благие намерения царя, в то, что царское правительство может пойти путем коренных реформ русского социально-политического строя. В сущности он предлагает Александру II реализовать программу-минимум «Колокола» ‒ дать «свободу русскому слову», освободить крестьян с землей, оградить от побоев. Герцен сам при этом подчеркивает умеренность выдвинутых требований («…Я стыжусь, как малым мы готовы довольствоваться…»).

Герценовская «либеральная апелляция к „верхам”» была сурово осуждена В. И. Лениным. В статье «Памяти Герцена» В. И. Ленин писал «Он покинул Россию в 1847 г., он но видел революционного народа и не мог верить в него. Отсюда его либеральная апелляция к „верхам” Отсюда его бесчисленные слащавые письма в „Колоколе” к Александру II Вешателю, которых нельзя теперь читать без отвращения» (В. И. Ленин. Соч., т. 18, стр. 12).

______

Быть может, отрок мой, корона… — Цитата из стихотворения К. Ф. Рылеева «Видение. Ода на день тезоименитства его императорского высочества великого князя Александра Николаевича, 30 августа 1823 года» (см. публикацию «Неизданные стихотворения А. Пушкина, К. Рылеева, М. Лермонтова» в ПЗ, 1856 г., кн. II, стр. 30).

Весть о смерти вашего отца со казнями возвестить народу ваше восшествие.— Герцен имеет в виду дворцовые перевороты XVIII и начала XIX веков, в частности убийство Павла I (1801), совершенное при попустительстве Александра I, также события 14 декабря 1825 г., когда по приказанию Николая I восставшие войска были обстреляны на Сенатской площади картечью, и казнь декабристов (1826).

Вы одни из всех ваших ∞ очистительного пожара. — Имеется в виду пожар 1812 г. Александр II родился в Москве в 1818 г.

Какой пророческий голос ∞ корона? — Герцен не учитывает того, что вполне естественно было видеть в Александре Николаевиче возможного наследника престола, так как Александр I и Константин Павлович не имели законных детей.

… поэт, которого любила Россия. — В. А. Жуковский, наставник великого князя Александра Николаевича, будущего царя Александра II.

В день вашего совершеннолетия ∞ наших мучеников. — Герцен, по-видимому, ошибся. Празднование совершеннолетия наследника (1834) не было ознаменовано какими-либо льготами сосланным декабристам. Положение некоторых декабристов было облегчено в связи с пребыванием наследника в 1837 г. в Сибири.

Я его видел… — Пребывание наследника в Вятке описано в гл. XVII части II «Былого и дум» (см. т. VIII наст. изд., стр. 291).

И на днях еще ∞ народ русский — Герцен имеет в виду митинг в память событий 1848 г., состоявшийся 27 февраля 1855 г. (см. стр. 241 и 253 наст. изд.).

… признался, что он не успел ∞ подданных… — Подобное «сожаление» Николай I высказал в своем предсмертном завещании.