В чем пользы нет то тягостно вдвойне

Сцена 1. Ночь

Старинная комната c высокими готическими сводами. Фауст, исполненный тревоги, сидит у своего стола в высоком кресле.

Фауст

Я философию постиг,

Я стал юристом, стал врачом…

Увы! с усердьем и трудом

И в богословье я проник, –

И не умней я стал в конце концов,

Чем прежде был… Глупец я из глупцов!

Магистр и доктор[1] я – и вот

Тому пошёл десятый год;

Учеников туда, сюда

Я за нос провожу всегда.

И вижу всё ж, что не дано нам знанья.

Изныла грудь от жгучего страданья!

Пусть я разумней всех глупцов –

Писак, попов, магистров, докторов, –

Пусть не страдаю от пустых сомнений,

Пусть не боюсь чертей и привидений,

Пусть в самый ад спуститься я готов, –

Зато я радостей не знаю,

Напрасно истину ищу,

Зато, когда людей учу,

Их научить, исправить – не мечтаю!

Притом я нищ: не ведаю, бедняк,

Ни почестей людских, ни разных благ…

Так пёс не стал бы жить! Погибли годы!

Вот почему я магии решил

Предаться: жду от духа слов и сил,

Чтоб мне открылись таинства природы,

Чтоб не болтать, трудясь по пустякам,

О том, чего не ведаю я сам,

Чтоб я постиг все действия, все тайны,

Всю мира внутреннюю связь;

Из уст моих чтоб истина лилась,

А не набор речей случайный.

О месяц! Если б в этот час

Ты озарил в последний раз

Меня средь комнаты моей,

Где я познал тоску ночей!..

О, если б мог бродить я там

В твоем сиянье по горам,

Меж духов реять над вершиной,

В тумане плавать над долиной,

Науки праздный чад забыть,

Себя росой твоей омыть!..

Ещё ль в тюрьме останусь я?

Нора проклятая моя!

Здесь солнца луч в цветном окне

Едва-едва заметен мне;

На полках книги по стенам

До сводов комнаты моей –

Они лежат и здесь и там,

Добыча пыли и червей;

И полок ряд, убог и сир,

Хранит реторт и банок хлам

И инструменты по стенам.

Таков твой мир! И это мир!

Ещё ль не ясно, почему

Изныла грудь твоя тоской,

И больно сердцу твоему,

И жизни ты не рад такой?

Живой природы пышный цвет,

Творцом на радость данный нам,

Ты променял на тлен и хлам,

На символ смерти – на скелет!..

О, прочь! Беги, беги скорей

Туда, на волю! Нострадам[2]

Чудесной книгою своей

Тебя на путь наставит сам.

К словам природы будь не глух –

И ты узнаешь ход светил.

И дух твой будет полон сил,

Когда ответит духу дух!

Чудесных знаков дивный вид

Сухой наш ум не объяснит.

О духи! Здесь вы в тишине

Витаете: ответьте мне!

(Раскрывает книгу и видит знак Макрокосма[3].)

Что за блаженство вновь в груди моей

Зажглось при этом виде, сердцу милом!

Как будто счастье жизни юных дней

Вновь заструилось пламенно по жилам!

Начертан этот знак не бога ли рукой?

Он душу бурную смиряет,

Он сердце бедное весельем озаряет,

Он таинства природы раскрывает

Пред изумленною душой!

Не бог ли я? Светло и благодатно

Всё вкруг меня! Здесь с дивной глубиной

Всё творчество природы предо мной!

Теперь мне слово мудреца понятно:

«В мир духов нам доступен путь,

Но ум твой спит, изнемогая,

О ученик! восстань, купая

В лучах зари земную грудь!»

(Рассматривает изображение.)

Как в целом части все, послушною толпою

Сливаясь здесь, творят, живут одна другою!

Как силы вышние в сосудах золотых

Разносят всюду жизнь божественной рукою

И чудным взмахом крыл лазоревых своих

Витают над землей и в высоте небесной –

И стройно всё звучит в гармонии чудесной!

О, этот вид! Но только вид – увы!

Мне не обнять природы необъятной!

И где же вы, сосцы природы, – вы,

Дарующие жизнь струёю благодатной,

Которыми живёт и небо и земля,

К которым рвётся так больная грудь моя?

Вы всех питаете – что ж тщетно жажду я?

(Нетерпеливо перелистывая книгу, видит знак Духа Земли.)

Вот знак другой. Он чувства мне иные

Внушает. Дух Земли, ты ближе мне, родней!

Теперь себя я чувствую сильней –

Снесу и горе я и радости земные.

Как будто бы вином живительным согрет,

Отважно ринусь я в обширный божий свет;

Мне хочется борьбы, готов я с бурей биться –

И в час крушенья мне ли устрашиться?

Повсюду мрак и тишина.

Меж туч скрывается луна,

И лампа тихо угасает.

Над головою в вышине

Кровавый луч во мгле сверкает,

И в кровь, стесняя сердце мне,

Холодный ужас проникает.

О дух, ты здесь, ты близок – о, приди!

Как сердце бьётся у меня в груди!

Всем существом, души всей мощным зовом

Я порываюсь к чувствам новым!

Явись, явись мне – я всем сердцем твой!

Пусть я умру – явись передо мной!

(Закрывает книгу и таинственно произносит заклинание. Вспыхивает красноватое пламя, в котором является Дух.)

Дух

Кто звал меня?

Фауст

(отворачиваясь)

Ужасное виденье!

Дух

Я вызван мощным голосом твоим:

К моей ты сфере льнул, её ты порожденье, –

И вот…

Фауст

Увы, твой вид невыносим!

Дух

Не ты ли сам желал с тоской упорной

Увидеть лик, услышать голос мой?

Склонился я на зов отважный твой –

И вот я здесь! Но что за страх позорный,

Сверхчеловек, тобою овладел?

Где мощный зов души, где тот титан могучий,

Кто мир весь обнимал, кто мыслию кипучей

Сравняться с нами, духами, хотел?

Ты Фауст ли, кто звать меня посмел

Всей силою души неосторожной?

И что ж? Моим дыханьем обожжён,

Дрожит, в пыли дорожной корчась, он,

Как червь презренный и ничтожный!

Фауст

Во прах перед тобой я не склонюсь челом.

Знай: равен я тебе, дух пламенный, во всём!

Дух

В буре деяний, в волнах бытия

Я подымаюсь,

Я опускаюсь…

Смерть и рожденье –

Вечное море;

Жизнь и движенье

И вечном просторе…

Так на станке проходящих веков

Тку я живую одежду богов.

Фауст

Ты целый мир обширный обнимаешь:

О деятельный дух, как близок я тебе!

Дух

Ты близок лишь тому, кого ты постигаешь –

Не мне.

(Исчезает.)

Фауст

(падая)

Не тебе!

Но кому ж?

Я, образ божества,

Не близок и тебе!

Стучатся в дверь.

Стучатся. Знаю я: помощник это мой!

Погибло всё! О смерть, о муки!

Да, он пришел смутить видений чудный рой,

Ничтожный червь сухой науки!

Отворяется дверь. Входит Вагнер в спальном колпаке и халате, держа лампу в руке. Фауст с неудовольствием отворачивается.

Вагнер

Простите! Что-то вслух читали вы сейчас –

Из греческой трагедии, конечно?

Вот в этом преуспеть желал бы я сердечно:

Ведь декламация в большой цене у нас!

Случалось слышать мне, что может в деле этом

К комедианту поп явиться за советом.

Фауст

Да, коль священник ваш актер и сам,

Как мы нередко видим здесь и там.

Вагнер

Что ж делать! Мы живем всегда в уединенье;

Едва по праздникам покинешь свой музей[4],

И то, как в телескоп, свет видишь в отдаленье.

Так где ж найти слова, чтоб нам учить людей?

Фауст

Когда в вас чувства нет, всё это труд бесцельный;

Нет, из души должна стремиться речь,

Чтоб прелестью правдивой, неподдельной

Сердца людские тронуть и увлечь!

А вы? Сидите, сочиняйте,

С чужих пиров объедки подбирайте –

И будет пёстрый винегрет

Поддельным пламенем согрет.

Когда таков ваш вкус – пожалуй, этим

Вы угодите дуракам и детям;

Но сердце к сердцу речь не привлечёт,

Коль не из сердца ваша речь течёт.

Вагнер

Нет, в красноречье – истинный успех!

Но в этом, признаюсь, я поотстал от всех.

Фауст

Ищи заслуги честной и бесспорной!

К чему тебе колпак шута позорный?

Когда есть ум и толк в словах у нас,

Речь хороша и без прикрас.

И если то, что говорится, дельно, –

Играть словами разве не бесцельно?

Да, ваши речи, с праздным блеском их,

В обман лишь вводят вычурой бесплодной.

Не так ли ветер осени холодной

Шумит меж листьев мертвых и сухих?

Вагнер

Ах, боже мой, наука так пространна,

А наша жизнь так коротка!

Моё стремленье к знанью неустанно,

И всё-таки порой грызёт меня тоска.

Как много надо сил душевных; чтоб добраться

До средств лишь, чтоб одни источники найти;

А тут, того гляди, ещё на полпути

Придётся бедняку и с жизнию расстаться.

Фауст

В пергаменте ль найдём источник мы живой?

Ему ли утолить высокие стремленья?

О нет, в душе своей одной

Найдём мы ключ успокоенья!

Вагнер

Простите: разве мы не радостно следим

За духом времени? За много лет пред нами

Как размышлял мудрец и как в сравненье с ним

Неизмеримо вдаль подвинулись мы сами?

Фауст

О да, до самых звёзд! Ужасно далеко!

Мой друг, прошедшее постичь не так легко:

Его и смысл – и дух, насколько не забыты, –

Как в книге за семью печатями сокрыты.

То, что для нас на первый, беглый взгляд

Дух времени – увы! – не что иное,

Как отраженье века временное

В лице писателя: его лишь дух и склад!

От этого в отчаянье порою

Приходишь: хоть беги куда глаза глядят!

Всё пыльный хлам да мусор пред тобою,

И рад ещё, когда придётся прочитать

О важной пьесе с пышным представленьем

И наставительным в конце нравоученьем,

Как раз для кукольной комедии под стать!

Вагнер

А мир? А дух людей, их сердце? Без сомненья,

Всяк хочет что-нибудь узнать на этот счет.

Фауст

Да; но что значит – знать? Вот в чем все затрудненья!

Кто верным именем младенца наречёт?

Где те немногие, кто век свой познавали,

Ни чувств своих, ни мыслей не скрывали,

С безумной смелостью к толпе навстречу шли?

Их распинали, били, жгли…

Однако поздно: нам пора расстаться;

Оставим этот разговор.

Вагнер

А я хоть навсегда готов бы здесь остаться,

Чтоб только продолжать такой ученый спор!

Ну что ж: хоть завтра, в пасху, в воскресенье,

Позвольте вам ещё вопрос-другой задать.

Ужасное во мне кипит к наукам рвенье:

Хоть много знаю я, но всё хотел бы знать.

(Уходит.)

Фауст

(один)

Он всё надеется! Без скуки безотрадной

Копается в вещах скучнейших и пустых;

Сокровищ ищет он рукою жадной –

И рад, когда червей находит дождевых!..

И как слова его раздаться здесь могли,

Где духи реяли, всего меня волнуя!

Увы! Ничтожнейший из всех сынов земли,

На этот раз тебя благодарю я!

Ты разлучил меня с отчаяньем моим;

А без тебя я впал бы в исступленье:

Так грозно-велико восстало то виденье,

Что карликом себя я чувствовал пред ним!

К зерцалу истины, сияющей и вечной,

Я, образ божества, приблизиться мечтал,

Казалось – я быть смертным перестал

В сиянии небес и в славе бесконечной;

Превыше ангелов я был в своих мечтах,

Весь мир хотел обнять и, полный упоенья,

Как бог, хотел вкусить святого наслажденья –

И вот возмездие за дерзкие стремленья:

Я словом громовым повержен был во прах!

О нет, не равен я с тобою,

Тебя я вызвать мог тоскующей душою,

Но удержать тебя я силы не имел:

Так мал я, так велик казался, – но жестоко

Ты оттолкнул меня; одно мгновенье ока –

И вновь я человек, – безвестен мой у дел!

Кто ж скажет мне, расстаться ли с мечтами?

Научит кто? Куда идти?

Увы, себе своими же делами

Преграды ставим на пути!

К высокому, прекрасному стремиться

Житейские дела мешают нам,

И если благ земных нам удалось добиться,

То блага высшие относим мы к мечтам.

Увы, теряем мы средь жизненных волнений

И чувства лучшие и цвет своих стремлений.

Едва фантазия отважно свой полет

К высокому и вечному направит, –

Она себе простора не найдет:

Её умолкнуть суета заставит.

Забота тайная тяжелою тоской

Нам сердце тяготит, и мучит нас кручиной,

И сокрушает нам и счастье и покой,

Являясь каждый день под новою личиной.

Нам страшно за семью, нам жаль детей, жены;

Пожара, яда мы страшимся в высшей мере;

Пред тем, что не грозит, дрожать обречены;

Еще не потеряв, мы плачем о потере.

Да, отрезвился я – не равен я богам!

Пора сказать «прости» безумным тем мечтам!

Во прахе я лежу, как жалкий червь, убитый

Пятою путника, и смятый и зарытый.

Да, я во прахе! Полки по стенам

Меня мучительно стесняют:

Дрянная ветошь, полусгнивший хлам

На них лежат и душу мне терзают.

Все пыльный сор да книги! Что мне в них?

И должен ли прочесть я эти сотни книг,

Чтоб убедиться в том, что в мире всё страдало

Всегда, как и теперь, и что счастливых мало?

Ты, череп, что в углу смеёшься надо мной,

Зубами белыми сверкая?

Когда-то, может быть, как я, владелец твой

Блуждал во тьме, рассвета ожидая!

Насмешливо глядит приборов целый строй,

Винты и рычаги, машины и колеса.

Пред дверью я стоял, за ключ надёжный свой

Считал вас… Ключ хитер, но всё же двери той

Не отопрёт замка, не разрешит вопроса!

При свете дня покрыта тайна мглой,

Природа свои покров не снимет перед нами,

Увы, чего не мог постигнуть ты душой

Не объяснить тебе винтом и рычагами!

Вот старый инструмент, не нужный мне торчит!

Когда-то с ним отец мой много повозился;

Вот этот свёрток здесь давным-давно лежит

И весь от лампы копотью покрылся.

Ах, лучше бы весь скарб я промотал скорей,

Чем вечно здесь потеть под гнётом мелочей!

Что дал тебе отец в наследное владенье,

Приобрети, чтоб им владеть вполне;

В чем пользы нет, то тягостно вдвойне,

А польза только в том, что даст тебе мгновенье.

Но что там за сосуд? Он мощно, как магнит,

Влечёт меня к себе, блестящий, милый взору!

Так сладко нам, когда нам заблестит

В лесу луна в ночную пору.

Привет тебе, единственный фиал,

Который я беру с благоговеньем!

В тебе готов почтить я с умиленьем

Весь ум людей, искусства идеал!

Вместилище снов тихих, непробудных,

Источник сил губительных и чудных, –

Служи владельцу своему вполне!

Взгляну ли на тебя – смягчается страданье;

Возьму ли я тебя – смиряется желанье.

И буря улеглась в душевной глубине.

Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный

Блестит у ног моих поверхностью зеркальной,

И светит новый день в безвестной стороне!

Вот колесница в пламени сиянья

Ко мне слетает! Предо мной эфир

И новый путь в пространствах мирозданья.

Туда готов лететь я – в новый мир.

О наслажденье жизнью неземною!

Ты стоишь ли его, ты, жалкий червь земли?

Да, решено: оборотись спиною

К земному солнцу, что блестит вдали,

И грозные врата, которых избегает

Со страхом смертный, смело нам открой

И докажи, пожертвовав собой,

Что человек богам не уступает.

Пусть перед тем порогом роковым

Фантазия в испуге замирает;

Пусть целый ад с огнем своим

Вокруг него сверкает и зияет, –

Мужайся, соверши с весельем смелый шаг,

Хотя б грозил тебе уничтоженья мрак!

Приди ж ко мне, кристальный мой фиал[5],

Покинь футляр, под слоем пыли скрытый!

Как долго ты лежал, презренный и забытый!

На дедовских пирах когда-то ты сверкал,

Гостей суровых веселя беседу,

Когда тебя сосед передавал соседу.

Краса резьбы причудливой твоей,

Обычай толковать в стихах ее значенье

И залпом осушать всю чашу в заключенье –

Напоминают мне попойки юных дней.

Не пировать уж мне, тебя опорожняя,

Не изощрять мой ум, узор твой объясняя!

Хмелён напиток мой, и тёмен зелья цвет:

Его сготовил я своей рукою,

Его избрал всем сердцем, всей душою.

В последний раз я пью и с чашей роковою

Приветствую тебя, неведомый рассвет!

(Подносит к губам бокал.)

Звон колоколов и хоровое пение[6].

Хор ангелов

Христос воскрес!

Тьмой окружённые,

Злом заражённые,

Мир вам, прощённые

Люди, с небес!

Фауст

О звук божественный! Знакомый сердцу звон

Мне не дает испить напиток истребленья.

Его я узнаю: нам возвещает он

Божественную весть святого воскресенья.

В ту ночь, когда с землёй сроднились небеса,

Не так ли ангелов звучали голоса

Святым залогом искупленья?

Хор женщин

Щедро мы лили

Миро[7] душистое,

В гроб положили

Тело пречистое;

В ткань плащаницы[8]

Был облачён Христос, –

Кто ж из гробницы

Тело унёс?

Хор ангелов

Христос воскрес!

Кто средь мучения,

В тьме искушения

Ищет спасения, –

Мир вам с небес!

Фауст

О звуки сладкие! Зовёте мощно вы

Меня из праха вновь в иные сферы!

Зовите тех, чьи души не черствы,

А я – я слышу весть, но не имею веры!

Меня ли воскресить? Могу ли верить я?

А чудо – веры есть любимое дитя!

Стремиться в мир небес, откуда весть нисходит,

Не смею я; туда пути мне нет…

И всё же милый звон, знакомый с юных лет,

Меня, как прежде, к жизни вновь приводит.

В субботу тихую касалася меня

Небесная любовь святым своим лобзаньем,

И звон колоколов пленял очарованьем,

И вся молитвою пылала грудь моя.

Влекомый силою какой-то непонятной,

Я уходил в леса, бродил в тиши полей,

И за слезой слеза катилась благодатно,

И новый мир вставал в душе моей.

Всё, всё мне вспомнилось – и юности отвага,

И счастье вольное, краса моей весны…

О нет! Не сделаю я рокового шага:

Воспоминанием все муки смягчены!

О звуки дивные, плывите надо мною!

Я слезы лью, мирюсь я с жизнию земною!

Хор учеников

Гроб покидает он,

Смерть побеждая;

К небу взлетает он,

Славой блистая;

Мир озаряет весь

Светом спасения;

Нас оставляет здесь

В области тления.

Здесь мы томимся все

В тяжкой борьбе!

Сердцем стремимся все,

Боже, к тебе!

Хор ангелов

Чуждый истления,

Мощно Христос восстал!

Узы мучения

Он разорвал!

Вам, здесь страдающим,

Всех утешающим,

Ближних питающим,

В рай призывающим, –

Близок учитель вам:

С вами он сам!