В чью пользу трактуются неясности в договоре
О толковании.
Этим постом хочу открыть цикл заметок, посвященных проблемам толкования. Почему? Потому, что институт толкования договоров все еще остается «темной лошадкой» теории и практики: вопросов больше, чем ответов.
В частности, в ГК РФ толкованию посвящена только ст. 431 ГК РФ, которая никаких изменений в процессе реформирования ГК РФ не претерпела. Однако это не означает, что ее положения настолько безупречны, что не нуждаются в разъяснениях.
Другое дело, что разъяснения суда тоже оставляют простор для воображения и вряд способствуют разработке единообразного практического инструментария.
Оценка ст. 431 ГК РФ в контексте принципа сохранения договора.
Логическое деление ст. 431 ГК РФ позволяет выделить следующие смысловые фрагменты, определяющие последовательность применения правил.
Правило 1.
(А) При толковании условий договора судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений.
(Б) Буквальное значение условия договора в случае его неясности устанавливается путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом.
Правило 2.
(А) Если правила, содержащиеся в части первой настоящей статьи, не позволяют определить содержание договора, должна быть выяснена действительная общая воля сторон с учетом цели договора. При этом принимаются во внимание все соответствующие обстоятельства, включая предшествующие договору переговоры и переписку, практику, установившуюся во взаимных отношениях сторон, обычаи, последующее поведение сторон.
Из содержания ст. 431 ГК РФ следует, что буквальному тексту договора (форма выражения, волеизъявление) отдается приоритет по сравнению с действительной общей волей сторон (воля как она есть) с учетом цели договора.
Не вдаваясь в данном случае в дискуссию об обоснованности приоритета формы волеизъявления, сложно отрицать тот факт, что ст. 431 ГК РФ направлена на то, чтобы в любом случае постараться сохранить договор (принцип толкования договора в пользу его действительности).
По крайней мере, ничто в ст. 431 ГК РФ не дает повод для того, чтобы считать автоматически договор незаключенным (несуществующим как вид) в случае неясности намерения сторон.
Придерживается ли этой идеи ВС РФ в своих разъяснениях?
Пример № 1.
В абз. 1 п. 17 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 “О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств” говорится, что «Применяя положения статьи 406.1 ГК РФ, следует учитывать, что соглашение о возмещении потерь должно быть явным и недвусмысленным. По смыслу статьи 431 ГК РФ, в случае неясности того, что устанавливает соглашение сторон – возмещение потерь или условия ответственности за неисполнение обязательства, положения статьи 406.1 ГК РФ не подлежат применению».
Как представляется, смысл ст. 431 ГК РФ не позволяет отказать в признании наличия соглашения о возмещении потерь только по мотивам неясности и двусмысленности условий такого соглашения.
Кроме того, «ясность и недвусмысленность» – специфичные категории. Неопределенность условия обычно означает, что у условия имеется два и более равнозначных значения. Следовательно, каждое значение может и должно быть предметом доказывания для целей выбора, какое же соглашение заключено сторонами.
Пример № 2.
Последний абзац п. 33 Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 25.12.2018 N 49 “О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора” (Пленум № 49) содержит указание на то, что
«По смыслу статьи 431 ГК РФ в случае неясности того, является ли договор абонентским, положения статьи 429.4 ГК РФ не подлежат применению».
Не понятно, где именно в статье ст. 431 ГК РФ содержится такой упрощенный смысл, что в случае неясности договора (=его условий?), считается, что такого договора нет.
Несмотря на генерализацию конструкции, абонентский договор выделен в самостоятельную договорный тип. Следовательно, осуществленный сторонами выбор в пользу именно абонентской конструкции, даже если условия выражены не ясно, не может быть проигнорирован без достаточных оснований. Нераскрытого смысла ст. 431 ГК РФ для этого вряд ли достаточно.
Тем более, что в этом же Пленуме № 49 в п.п. 43-46 содержатся такие разъяснения о порядке применения положений ст. 431 ГК РФ, которые тоже не позволяют просто так сделать вывод об отсутствии соглашения, если договор не (совсем?) понятен.
В частности, в абз. 3 п. 43 Пленума № 49 указано, что «Толкование договора не должно приводить к такому пониманию условия договора, которое стороны с очевидностью не могли иметь в виду».
В абз. 1 п. 44 Пленума № 49 раскрыт принцип толкования договора в пользу его заключенности/ действительности: «При наличии спора о действительности или заключенности договора суд, пока не доказано иное, исходит из заключенности и действительности договора и учитывает установленную в пункте 5 статьи 10 ГК РФ презумпцию разумности и добросовестности участников гражданских правоотношений».
Соответственно, вывод в пользу отсутствия конкретного соглашения не может быть просто обусловлен непонятностью договора. Такой вывод представляет собой крайнюю меру, когда испробованы всевозможные приемы толкования с учетом всем обстоятельств дела.
Как следствие, поскольку вывод о невозможности квалификации договора в виде абонентского – это де факто вывод об отсутствии такого договора (его незаключенности), такая позиция суда в свете позитивного подхода к толкованию договора должна быть необходимым и достаточным образом аргументирована и представлять своего рода «акт безысходности» суда.
Пример № 3.
В п. 3 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 11.06.2020 N 6 “О некоторых вопросах применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о прекращении обязательств” (Пленум № 6) без каких –либо дополнительных пояснений указано, что «Воля сторон на выбор факультативного или альтернативного обязательства устанавливается путем толкования условий соответствующего соглашения (статья 431 ГК РФ). При наличии сомнений толкование осуществляется в пользу выбора сторонами факультативного обязательства (пункт 2 статьи 320.1 ГК РФ)».
Нельзя не заметить, что «толкование условий соглашения» – это упрощенное /половинчатое представление о ст. 431 ГК РФ, особенно если учесть, что неясность условий договора (правило 1 =абз. 1 ст. 431 ГК РФ) является предпосылкой к обязательному переходу суда к установлению действительной воли сторон с учетом всех заслуживающих внимания обстоятельств (правило № 2= абз. 2 ст. 431 ГК РФ).
П. 2 ст. 320.1 ГК РФ, к которому отсылает Пленум № 6, ситуацию не проясняет, поскольку содержание пункта 2 указанной статьи сводится к следующему: «К обязательству, предусматривающему совершение должником одного из двух или нескольких действий, применяются правила об исполнении альтернативного обязательства (статья 320), если оно не может быть признано факультативным обязательством».
Иначе говоря, выбор в пользу именно факультативного обязательства больше следует из логики ВС РФ относительно общей расширенной и (дискуссионной) концепции отступного, представленной в Пленуме № 6 (см. пост об отступном), но не из правил толкования.
По сути, предложенное видение ВС РФ толкования создает риск игнорирования принцип толкования в пользу заключенности соглашения (того, которое стороны имели ввиду), поскольку слишком просто позволяет суду подменить неясное с точки зрения буквального смысла слов и выражений соглашение сторон об отступном как альтернативном обязательстве в пользу отступного как факультативного обязательства.
Однако правовые последствия квалификации отступного в качестве альтернативного и факультативного обязательства явно различаются.
Проблема, на мой взгляд, заключается в том, что такую логику суда по аналогии можно распространять и на все случаи непонятности того, какое обязательство установили стороны своим соглашением (факультативное или альтернативное).
Таким образом,
1) разъяснения ВС РФ в части применения ст. 431 ГК РФ выглядят чрезмерно упрощенным за счет общих ссылок на некий смысл ст. 431 ГК РФ, который вряд ли в ст. 431 ГК РФ заложен, с обязательным подкреплением этого смысла выводом об отсутствии спорного договора того вида, который выбрали стороны.
Это создает конфликт в квалификации, противоречит принципу толкования в пользу наличия энного договора и уважения свободы договора сторон (ст. 421 ГК РФ).
Более того, такой подход, если воспринимать его буквально как руководство к действию, повышает риск необоснованной замены волей суда воли сторон соглашения.
2) Разъяснения ВС РФ «не эволюционируют», что вызывает особые сожаления, если учесть, что определенные правила о толковании договора в Пленуме № 49, принятом еще в 2018 году, сформулированы. Поэтому можно было бы ожидать от ВС РФ большей последовательности в реализации таких правил применительно к отдельным договорным конструкциям в разъяснениях, принятых после 2018 года.
3) Возможным способом минимизации рисков необоснованной (упрощенной) замены судом воли сторон своим представлением о соглашении и его отсутствии может быть уход от буквального понимания разъяснений ВС РФ и попытка выяснить действительное намерение ВС РФ по тем же правилам, которые сформулированы в тексте ст. 431 ГК РФ.
Это означает, что просто неясность и двусмысленность условий не может быть поводом для вывода об отсутствии именно того договора, который заключили стороны. Для такого вывода суд все равно должен привести необходимые и достаточные пояснения, демонстрирующие, что даже действительную волю сторон выявить невозможно, опираясь на всевозможные сопутствующие обстоятельства.
Как говорится, без толкования судебных толкований на практике не обойтись.
Основной вопрос: незадолго до своего упразднения ВАС РФ принял постановление Пленума «О свободе договора и ее пределах», которое сейчас считается чуть ли не первым кандидатом на отмену Верховным судом. В числе прочих идей это постановление предлагает применять особый принцип толкования неясного условия договора — против стороны, которая его предложила. Стоит ли сейчас ссылаться на этот принцип в судах?
Решение: как показала практика, арбитражные суды после упразднения ВАС РФ не отвергли принцип толкования условия против стороны, которая его предложила.
Дмитрий Смольников, заместитель главного редактора журнала «Юрист компании»
Бывает, что в обязательственном споре стороны договора по-разному понимают одно из его условий. Хорошо, если суд может установить смысл спорного условия путем его буквального толкования или сопоставления с остальными условиями, или путем учета предшествующей договору переписки сторон либо сложившейся между ними практики отношений (ст. 431 ГК РФ). Но как быть, если и эти методы не позволяют достоверно установить смысл, который вкладывался в формулировку условия? Пункт 11 самого громкого из последних постановлений Пленума ВАС РФ от 14.03.14 № 16 «О свободе договора и ее пределах» (далее — постановление № 16) предложил судам использовать в таких обстоятельствах способ толкования, который в доктрине принято называть contra proferentem, то есть толковать неясное условие против той стороны, которая его предложила. Причем, пока не доказано иное, такой стороной считается профессиональный участник тех отношений, в рамках которых заключен договор (в страховых отношениях — страховщик, в банковских — банк, в лизинге — лизингодатель и т. д.).
В судебной практике contra proferentem неоднократно встречался и до принятия постановления № 16. Позднее Президиум ВАС РФ наглядно показал, как можно применять данный принцип в конкретных спорах, рассмотренных в порядке надзора. Более того, вопреки скептическим прогнозам толкование contra proferentem все-таки стало встречаться и в практике нижестоящих арбитражных судов.
Contra proferentem в практике Президиума ВАС РФ
Одно из дел, в котором Президиум ВАС РФ применил contra proferentem (постановление Президиума ВАС РФ от 10.06.14 № 2504/14), наиболее показательно в плане аргументации и описания методики применения этого способа толкования.
Фабула дела. Банк заключил с компанией кредитный договор и выдал ей кредит. Позже стороны договорились прекратить обязательства досрочно и подписали соглашение об отступном: вместо погашения кредита компания должна была передать банку недвижимое имущество. В соглашении стороны установили размер задолженности — сумму основного долга, проценты и пени. Но была неясность: в одном пункте соглашения говорилось о том, что размер отступного полностью покрывает все обязательства должника из кредитного договора. А в другом пункте соглашения отмечалось, что обязательства компании считаются выполненными в момент государственной регистрации перехода права собственности на недвижимость (этот момент наступил позднее заключения соглашения об отступном). В результате стороны по-разному поняли момент прекращения обязательств по кредитному договору. Компания исходила из того, что раз в соглашении об отступном стороны указали полный состав задолженности (включая проценты и пени), значит, с подписанием этого соглашения начисление процентов и пеней прекратилось и передача недвижимости должна была покрыть полностью все обязательства компании из кредитного договора. Банк считал иначе. По его мнению, обязательства по уплате процентов и пеней прекратились лишь после государственной регистрации перехода права собственности на предмет отступного, а до этого момента проценты и пени продолжали начисляться.
В итоге банк потребовал через суд проценты и пени, начисленные за период после подписания соглашения об отступном и до госрегистрации перехода права собственности на недвижимое имущество.
Позиции нижестоящих судов. Мнения судов разных инстанций разошлись. Первая и кассационная инстанции сочли, что банку следует отказать в иске. Они согласились с позицией-ответчика относительно того, что в соглашении содержалась предельная сумма задолженности по кредитному договору, погашаемая путем предоставления отступного, а значит, никакой иной задолженности возникнуть уже не могло. Апелляционная инстанция, напротив, поддержала позицию банка и удовлетворила иск. Она исходила из того, что в случае прекращения обязательства отступным моментом прекращения обязательства является предоставление отступного, а не подписание соглашения о нем (ст. 409 ГК РФ). Поскольку предметом отступного была недвижимость, то ее передача определяется по моменту госрегистрации перехода прав на нее. Это следует как из закона, так и из соглашения об отступном, а именно из условия о том, что обязательства компании считаются выполненными в момент государственной регистрации перехода права собственности на недвижимость. Следовательно, начисление процентов и пеней до государственной регистрации перехода права собственности на недвижимость, переданную в качестве отступного, правомерно и соответствует условиям договора.
Позиция ВАС РФ. Президиум ВАС РФ указал, что по общему правилу в ситуации, когда в качестве отступного предоставляется недвижимая вещь, обязательства прекращаются отступным в момент госрегистрации перехода права собственности на эту вещь. При этом Президиум ВАС РФ не исключил, что стороны в своем соглашении могут установить иной момент прекращения обязательств. В данном случае обязательства компании по кредитному договору, по мнению ВАС РФ, прекратились только в момент госрегистрации. И тем не менее, поддержав этот вывод апелляционной инстанции, Президиум ВАС РФ оставил в силе не ее решение, а те судебные акты, которыми банку отказали в иске.
Президиум ВАС РФ предложил следующее объяснение. В соглашении об отступном стороны могут прекратить акцессорные обязательства раньше прекращения основного обязательства (в частности, проценты за пользование денежной суммой, неустойки, обеспечительные обязательства и т. п.). В данном случае соглашение об отступном содержало противоречивые положения относительно момента прекращения обязательства по уплате процентов, и судебные инстанции поняли их по-разному. Ни буквальное толкование этих условий, ни их толкование с учетом цели заключения соглашения (прекратить обязательства должника) не позволяли однозначно и достоверно установить действительную волю сторон относительно момента прекращения обязательства по уплате процентов. В такой ситуации судам следовало применить иной метод толкования договора, позволяющий устранить противоречие, а именно — истолковать его в пользу контрагента банка (в пользу компании-заемщика), потому что банк, являясь профессионалом в сфере финансов и формулируя условия соглашения об отступном, не приложил необходимых и достаточных усилий к тому, чтобы условия о моменте прекращения обязательства по уплате процентов были ясными, недвусмысленными и понятными любому лицу, «не обладающими специальными навыками и не знакомыми с принятыми в этой сфере обычаями».
Вывод о том, что спорные условия соглашения предложил именно банк, Президиум ВАС РФ сделал исходя из презумпции формирования условий договора профессиональными участниками рынка. Также банк не доказал, что противоречивые условия предложил не он, а заемщик. Примечательно, что, обосновывая свою позицию, Президиум ВАС РФ сослался не только на постановление № 16. Этого постановления, кстати, еще не существовало на момент рассмотрения данного дела в предыдущих инстанциях, то есть суды не могли его применить. Вероятно, по этой причине Президиум ВАС РФ дал ссылку и на свое более раннее надзорное постановление от 02.10.12 № 6040/12.
В практике Президиума ВАС РФ был и еще один более ранний пример толкования (постановление от 10.11.09 № 10462/09) против стороны, составившей договор или участвовавшей в его составлении. Эти старые постановления в будущем могут стать полезным подспорьем для юристов. Если Верховный суд отменит постановление № 16, то можно попытаться убедить нижестоящие суды применить contra proferentem в конкретных спорах со ссылкой на эти более старые надзорные постановления Президиума ВАС РФ.
Применение contra proferentem нижестоящими судами
Нижестоящие суды уже применяют новый способ толкования, ссылаясь на пункт 11 постановления № 16. Чаще всего к такому толкованию суды прибегают в спорах со страховыми компаниями, которые, опираясь на размытые формулировки в договоре страхования, пытаются не исполнять обязательства по нему. Например, в договоре страхования имущества были неясно сформулированы условия о рисках. Прочтение договора не позволяло определить, застраховано ли имущество как от пожара, так и от поджога или только от пожара. Страховая компания, разумеется, толковала условия договора в свою пользу (имущество застраховано только от пожара, но не от поджога). Однако суд с таким подходом не согласился, сославшись на пункт 11 постановления № 16. По мнению суда, из договора однозначно не следовало, что ограничение по риску «пожар» исключает страховое возмещение ущерба от противоправных действий третьих лиц, например от поджога (постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 28.07.14 по делу № А32−18114/2013).
Есть примеры и не из страховых споров. Так, в одном деле речь шла о договоре на продвижение сайта в интернете. Компания-заказчик считала, что по итогам работы исполнителя должен быть достигнут конкретный результат: нахождение сайта по ключевым фразам в первых десяти запросах поисковика. А компания-исполнитель полагала, что по условиям договора она не обязана достигать такого результата. Суд поддержал доводы заказчика, сославшись на пункт 11 постановления № 16. В этом деле суд истолковал спорное условие против компании-исполнителя, поскольку именно она разработала договор. Также суд посчитал эту компанию профессионалом в своей сфере (постановление Арбитражного суда Московского округа от 09.09.14 по делу № А40−61784/13).
Есть примеры, когда суд признает профессиональной стороной, против которой нужно толковать неясное условие договора, госзаказчика в госконтрактах (постановление Арбитражного суда Московского округа от 16.10.14 по делу № А40−151989/13).
Также в судебной практике появились примеры толкования contra proferentem применительно к конкретным видам обязательств. Так, в одном деле суд первой инстанции пришел к выводу, что стороны не согласовали условие о неустойке, и потому отказал в ее взыскании. Однако апелляционная инстанция решила иначе. Исходя из пункта 11 постановления № 16, она посчитала, что условие о неустойке в любом случае следует считать согласованным на условиях, толкуемых в пользу ее плательщика — в сторону наименьшего исчисления суммы (постановление Восьмого арбитражного апелляционного суда от 22.05.14 по делу № А75−9610/2013).