К пользе и славе отечества ломоносов
Процесс становления Ломоносова пришелся на период подъема национального самосознания, вызванного блестящими военными победами Петра I, быстрым ростом экономики страны, вступившей на путь, ведущий к капитализму. Ломоносов впитывал в себя ощущение неисчерпаемых возможностей России, видел и чувствовал богатырскую силу своего народа. Все это рождало в его душе веру в свою страну, любовь к ней и страстное желание способствовать ее процветанию путем развития наук и распространения в ней просвещения. В наиболее завершенной форме эта программа зафиксирована им в черновике «Слова благодарственного» на так и не состоявшуюся инаугурацию (торжественное открытие с пожалованием университетских привилегий) Петербургского академического университета. В ней обращает на себя внимание утверждение, звучащее как credo, как символ веры: «науки сами все дела человеческие приводят на верх совершенства». И далее следует панегирик наукам: «Все обще, ни вас выключая, удивляемся собранным в общежитии народам. Собрали науки. Чудимся построенным городам, пристаням, кораблям, плавающим через неведомые моря; построили науки. Украшенных себя видим произведениями разных материй и очищением разума; украшают науки, и что паче до нас надлежит, с услаждением хвалимся, что мы имели просветителя Петра Великого; но просветил нас и стал велик через науки», Возражая тем, кто говорил: «что куда-де столько студентов и гимназистов? Куда их девать и употреблять будем?», — Ломоносов перечисляет, где, по его мнению, нужны в России ученые люди. В этом списке первыми названы «Сибирь пространна» и Северный морской путь — «ход Севером». В числе прочих — горное дело, фабрики, торговля, сельское хозяйство, военное дело. И конечно, «исправление нравов».
В другом разделе высказывания Ломоносова приобретают сильнейший патриотический акцент: русский язык должен превзойти «достоинство всех других языков»; «чтобы в России науки распространялись» и наконец: чтобы от русского оружия «возсиял мир, наук питатель».
Здесь уместно сказать об отношении Ломоносова к войне. Во множестве од, стихотворений, «Слов» он прославляет блестящие победы русского оружия. Но столь же многократно утверждал Ломоносов превосходство мира как условия благоденствия народов, распространения просвещения и наук:
Великая Елизавет
И силу кажет и державу,
Но в сердце держит сей завет
Размножить миром нашу славу
И выше, чем военной звук,
Поставить красоту Наук.
Ломоносов возлагал на «просвещенного» монарха надежды на осуществление своей просветительской программы, переоценивая способность «просвещенных» деспотов внять его словам и советам. Он слишком полагался на «самоочевидную истину», на разумность и убедительность своих доводов, наконец, на чистоту и бескорыстие своих помыслов. Ломоносов не понимал, не мог еще понимать классового характера государства и возлагал чрезмерные надежды на то, что только распространение наук и просвещение могут обеспечить благоденствие народа. Не понимал Ломоносов и социальной направленности петровских реформ.
Исследователь внутренней экономической политики Петра I Е. В. Анисимов в недавно вышедшей книге так говорит о его податной реформе: «Жестокое преследование беглых и их держателей, освобождение дворянства от податных обязанностей, поголовное превращение почти всех категорий населения в плательщиков подушной подати и многие другие шаги правительства Петра — все это ярко характеризует классовый характер податной реформы, организаторы которой наряду с интересами государства заботились об интересах господствующего класса»
А вот как расценивал ту же податную реформу Ломоносов: «Превратил премудрый Герой (Петр I. — Э. К. ) вред в пользу, лен-ность в прилежание, разорителей в защитников, когда исчислил подданных множество (провел переписи населения. — Э. К.), утвердил каждого на своем жилище, наложил легкую, но известную подать…».
Ломоносов не замечал в деятельности Петра I никаких негативных сторон. Петровские реформы — тот максимум, выше которого не простирались его социальные устремления. Ломоносов видел свою патриотическую задачу в том, чтобы способствовать завершению петровской программы, не выполненной потому, что «военные дела и великия другия упражнения, а особливо прекращение веку (т. е. смерть. — Э. К.) много препятствовали Государю Великому установить во всем непременные и ясные законы-..»
Теперь посмотрим, как претворялась в жизнь программа Ломоносова. Мы уже упоминали об энциклопедизме ученого. Можно с большой уверенностью утверждать, что в ряде случаев именно патриотизм становился побудительной причиной перехода к работе в новой области знаний. Это особенно ярко проявляется на начале его систематических занятий русской историей. Острейшая борьба с Миллером по вопросу о происхождении русской культуры и государственности буквально заставила патриота Ломоносова всерьез заняться русской историей. Сразу же вслед за длительной ожесточенной дискуссией Ломоносов приступил к изучению источников — «…читал книги для собирания материй к сочинению „Российской истории”: Нестора, законы Ярославли, большой Летописец, Татищева первый том, Крамера, Вейселя, Гелмголда, Арнолда к другие…», — писал Ломоносов в отчете за 1751 г.
Создание «Российской истории» было для Ломоносова источником высокого патриотического воодушевления: «Коль великим счастием я себе почесть могу, ежели моею возможною способ-ностию древность российского народа и славные дела наших государей свету откроются, что весьма чувствую», — написал он И. И. Шувалову в начале 1753 г.
Другим примером подобного рода являются заботы Ломоносова об отыскании «хода Севером» — Северного морского прохода из Европы в Азию. В «дедикации» (посвящении) к «Краткому описанию разных путешествий по северным морям и показании возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию» Ломоносов мотивировал свое внимание к этой проблеме в следующих выражениях: «…Северный океан есть пространное поле, где… усугубиться может российская слава, соединенная с беспримерной пользою, через изобретение восточно-северного мореплавания в Индию и Америку». Этот труд, говорит автор, был создан им «от усердия к пользе отечества». Таким же усердием были пронизаны его усилия по подготовке экспедиции В. Я. Чичагова.
Можно предполагать, что пытливая и беспокойная мысль Ломоносова, интуитивно руководимая «усердием к пользе отечества», заставляла ученого стать пионером в различных областях русской науки.
Его патриотические устремления лежали в основе просветительской деятельности ученого, которая прежде всего была направлена на улучшение деятельности Академии наук и на развитие образования в России.
В течение ряда лет с болью наблюдал Ломоносов, как в результате происков «неприятелей наук российских» приходили в упадок академические университет и гимназия, как уменьшалась слава Петербургской Академии наук. В 1759 г. он писал, что при Петре Великом, когда просвещение еще только «вводилось в нашем отечестве», «многие славнейшие ученые люди во всей Европе, иные уже в глубокой своей старости, в Россию приехать не обинулись», а позже «не токмо знатные профессоры, но и те, которые недавно из студентов вышли, не хотят к нам в академическую службу».
Видя плачевное состояние наук в России, Ломоносов начал страстную борьбу за Устав Академии наук, который способствовал бы ее «исправлению» и, главное, создал условия, чтобы «иметь своих природных россиян в профессорах». Он резко протестовал против такого толкования положения дел в Академии, «что можно подумать…, что Санктпетербургская Академия наук ныне и впредь должна состоять по большей части из иностранных, то есть что природные россияне к тому неспособны».
Много сил и энергии затратил Ломоносов на устранение различных организационных неполадок в Академии, на то, чтобы ее деятельность «простиралась к пользе и славе отечества».
Идеи Ломоносова встречали сильнейшее противодействие. Лишь, некоторые из его предложений были приняты после смерти ученого. Другие его идеи (об избрании академиками президента, о введении должности вице-президента и др.) воплотились в жизнь после Великой Октябрьской социалистической революции. Однако главное, за что боролся Ломоносов, — превращение Академии в центр национальной русской науки— было достигнуто. К моменту его смерти в составе Академии было 7 русских профессоров и адъюнктов, а за период с 1766 по 1803 г. из 40 ученых, принятых в Академию на место выбывших, русскими были 14. Если же отнести к таковым и полностью обрусевших иностранцев, считавших Россию своей второй родиной, то можно утверждать, что к концу XVIII в. русские ученые заняли в Академии прочное место.
Как уже указывалось, в патриотической просветительской программе Ломоносова важное место отводилось распространению научных знаний; борьба за это означала для него борьбу за высшее благо родины. Ломоносов справедливо полагал, что «приведенные в лучшее состояние» университет и гимназия могли стать в то время единственным источником пополнения Академии национальными кадрами. Он составил проект Устава этих учебных заведений и добивался всемерного расширения социального состава учащихся за счет «детей посадских людей, государственных и дворцовых крестьян» и даже детей крепостных, правда, если помещик. освободит будущего гимназиста от крепостной неволи «навечно»..
Ломоносов замыслил также издать ряд «небольших книжек», в которых должно быть «сокращенное представление и общее понятие обо всех оных науках» (которым обучают в университете. — Э. К.). По мысли ученого, это позволило бы выпускнику гимназии выбрать одну из наук, «в которой употребит главное свое упражнение». Однако замысел этот остался неосуществленным.
Позднее, узнав, что при созданном по его идее и деятельном участии Московском университете решено иметь две гимназии — благородную и разночинную, Ломоносов предлагает свой «Регламент московских гимназий», многие положения которого вошли затем в текст Инструкции директору Московского университета. Примечательно, что в «Регламенте» Ломоносова было предложение ввести в гимназиях «Российскую школу», т. е. цикл занятий, посвященных изучению русского языка и русской истории. Это нововведение, лежащее в русле просветительской патриотической программы Ломоносова, удалось ему осуществить лишь тремя годами позднее, когда он стал куратором Академической гимназии.
В просветительской программе Ломоносова важное место занимала подготовка учебников и учебных пособий для учащегося юношества. Перечислим их в том порядке, в каком они выходили в свет:
1. «Вольфианская экспериментальная физика» (1746).
2. «Краткое руководство к красноречию» (1748).
3. «Российская грамматика» (1757).
4. «Краткий Российский летописец» (1760).
5. «Первые основания металлургии или рудных дел» (1761).
6. «Древняя Российская история» (1766).
В этот ряд может быть поставлено и неоконченное «Введение в истинную физическую химию», которое должно было стать первой частью учебника по курсу физической химии.
Некоторые из ломоносовских учебников издавались неоднократно и служили нескольким поколениям русских людей.
В своем стремлении «распространять науки в России» Ломоносов не ограничивался только учебной и учебно-организационной деятельностью. Он был, если сказать современным языком, первым популяризатором науки в России. Прекрасным образцом такого рода деятельности являются его «Слова»: «Слово о пользе химии» (1751), «Слово о происхождении света…» (1756), «Слово о рождении металлов от трясения земли» (1757), «Слово о явлениях воздушных…» (1753). В «Похвальных словах» Петру I и Елизавете Ломоносов не упускает случая высказать похвалу наукам, от распространения которых растет и польза и слава России.
Патриотизм, любовь к Родине были определяющей чертой его личности, его гения. Отмечая это, Н. В. Гоголь писал: «Всякое прикосновение к любезной его сердцу России, на которую он смотрит под углом ее сияющей будущности, исполняет его силы чудотворной».
Патриотическая традиция в русской науке была заложена Ломоносовым, она сохранялась и сохраняется поныне лучшими ее представителями.
* * *
Значение Ломоносова как исторического деятеля, а также деятеля культуры определяется, в первую очередь, его осознанным или интуитивным умением найти свое место в культурно-историческом процессе и придать этому процессу ту или иную степень ускорения. «Исторические процессы без выдающихся исторических личностей не изменили бы своего направления, — пишет академик Д. С. Лихачев, — но были бы сильно замедлены, замедлен был бы процесс перехода русской культуры от средневекового типа к типу культуры нового времени. Однако сами исторические личности являются порождениями закономерных процессов».
По мнению Лихачева, Петр I сумел сменить формы многих проявлений русской культуры. Представляется, что Ломоносов был в числе тех, кто наполнял эти формы культуры новым содержанием, и, безусловно, был первым, кто проделал это в отечественной науке. В этом смысле дело его жизни было продолжением дела Петра, и, как нам кажется, сравнимо с ним по заслугам.
Ломоносов был первым ученым нового времени, заложившим в России основы ряда наук: физики, физической химии, минералогии, кристаллографии, языкознания, филологии и многих, многих других. Он первым в России сделал успешную попытку создать научную физическую картину мира, что ставит его выше тех европейских ученых-энциклопедистов, с которыми его сравнивает обычно историческая традиция.
В сокровищницу русской духовной культуры вошли ломоносовский материалистический подход к изучению явлений природы, доверие к эксперименту как высшему критерию истины, свойственный Ломоносову рационализм мышления и многое другое.
Его просветительская, популяризаторская деятельность вызвала в русском обществе новое отношение к науке, не только как к полезному для развития хозяйства и промышленности явлению, но и как к духовной ценности. Знаменательно, что в конце XVIII в. вслед за людьми простого звания в науку потянулись даже представители высшего русского общества, дав ей таких ученых, как князь Д. А. Голицын и граф А. А. Мусин-Пушкин.
Оценку личности Ломоносова, его творчества и деятельности хочется закончить высказыванием президента АН СССР М. В. Келдыша:
«Ломоносов принадлежит к числу величайших деятелей науки и культуры всего человечества. Необычайно широкая и плодотворная научная, литературная и общественная деятельность Ломоносова — это целая эпоха в истории нашей отечественной и мировой) науки и культуры».
Следующая глава >
Источник
Русское искусство книги второй половины XVIII в. тесно связано с именем М.В. Ломоносова. Оформление прежде всего своих собственных произведений было для великого русского ученого неотъемлемой частью повседневной работы, делом, в котором ярко отразились его эстетические, художественные воззрения. И как труды Ломоносова по физике, химии, языкознанию и истории определили основное русло развития русской науки, так и приемы оформления, использованные им при издании книг, стали нормативными для основных типографий России XVIII в.
Внимание к книжному искусству первого русского академика было постоянным и неслучайным. Гравюры и виньетки, носившие аллегорический характер, зачастую воплощали сложные научные теории. Большинство виньеток и гравированных фронтисписов одновременно являлись и издательскими марками или эмблемами ученых обществ и академий.
М. В. Ломоносов внимательно следил за всеми этапами издательской и типографской работы, начиная от оформления рукописи и кончая переплетом уже отпечатанных книг. Этому несомненно способствовало не только отличное знание Ломоносовым книгоиздательской технологии, но и его личное знакомство с главой академической типографии А. С. Барсовым, его однокашником по Славяно-греко-латинской академии.
С заботой о читателе
Представляя в 1755 г. свою рукопись «Российской грамматики» в академическую типографию, Ломоносов счел необходимым прежде всего «переписать черновую рукопись работы, чтобы ее набрать было способнее» (Гравировальная палата Академии наук XVIII в., 1985). Ведь хорошая рукопись, по мнению ученого, способствует лучшей работе наборщиков, а следовательно, улучшает качество всего издания.
Эта мысль звучит и в записке Ломоносова о печатании первого тома «Древней российской истории» (1763): «Сию книгу не намерен печатать, как она начата, с примечаниями и сокращениями на поле, но токмо с одними цитациями авторов, а примечания присовокуплю назаде. Сие для того, что приметил я при печатании от того замешательства, и думаю, что и читателям не легче будет» (Ломоносов, Полн. собр. соч., Т. 9).
Столь же внимательно, как и к подготовке рукописи, Ломоносов относился к шрифтовому оформлению своих произведений, которое, как считается, играет ведущую роль в искусстве книги (Сидоров, 1964). В этой связи интересны уже первые издания произведений Ломоносова, например «Слово похвальное имп. Елизавете Петровне… сентября 6 дня 1749 г. говоренное» или «Слово о пользе химии в публичном собрании имп. Академии наук сентября 6 дня 1751 г. говоренное».
Бросается в глаза одинаковое оформление этих работ. Первые страницы обоих изданий открываются тремя строчками наборных орнаментов, текст начинается гравированными инициалами. На титульных листах с помощью различных по размерам и насыщенности шрифтов выделены наиболее важные, ключевые для той или иной работы понятия. Таковыми, например, в издании 1751 г. были слова «О ПОЛЬЗЕ ХИМИИ». Менее всего на титульном листе этого и других изданий Ломоносова выделялась фамилия автора. Те же приемы Ломоносов использовал и в дальнейшем, например, в более позднем «Слове похвальном… Петру Великому» (1755).
Умелое пользование шрифтами позволяло русскому ученому выделять из своих работ положения, имевшие наибольшее значение для понимания произведения. Например, в том же «Слове похвальном… Петру Великому» курсивом были выделены близкие русскому ученому, проникнутые глубоким патриотическим чувством слова: «Восстани и ходи; восстани и ходи, Россия. Оттряси свои сомнения и страхи; и радости и надежды исполнена красуйся, ликуй, возвышайся» (Слово похвальное… имп. Петру Великому, 1755).
«Для украшения поставить грыдоровальный лист»
Работая над изданиями своих произведений, Ломоносов постоянно заботился об украшении их гравюрами, оттиснутыми как с медных, так и с деревянных досок.
Так, в 1750 г. в типографии Академии наук вышла в свет трагедия Ломоносова «Тамира и Селим», которая открывалась известной гравюрой, выполненной по эскизу самого ученого (Гравировальная палата… 1985).
Не менее знаменита и другая гравюра, также сделанная по замыслу Ломоносова, – фронтиспис к «Российской грамматике». В рапорте в канцелярию Академии наук от 17 октября 1755 г., Ломоносов писал: «Для украшения помянутой грамматики прилично напереди поставить грыдоровальный лист, которого при сем сообщаю идею».
Далее следовала «Идея гравировального листа»: «Представить на возвышенном несколько ступеньми месте престол, на котором сидит Российский язык в лице мужеском, крепком, тучном и притом приятном; увенчан лаврами, одет римским мирным одеянием. Левую руку положил на лежащую на столе растворенную книгу, в которой написана: Российская грамматика; другую простирает, указывая на упражняющихся в письме гениев, из которых один пишет сии слова: Российская история, другой: Разныя сочинения. Подле сидящаго Российского языка три нагия грации, схватясь руками, ликуют и из лежащего на столе подле грамматики рога изобилия высыпают к гениям цветы, смешанные с антиками и с легкими инструментами разных наук и художеств. Перед сим троном на другой стороне стоят в куче разные чины и народы, Российской державе подданные, в своих платьях. Наверху над всем сим ясно сияющее солнце, которое светлыми лучами и дышущими зефирами прогоняет туман от Российского языка. В середине солнца – литера Е под императорскою короною (императрица Елизавета Петровна – Н. К.) Позади солнца – следующий на восходе молодой месяц с литерою П (наследник престола Петр Федорович – Н. К.), который принятыя от солнца лучи испускает от себя на лежащую на столе Российскую грамматику». Фронтиспис гравировал И. А. Соколов по рисунку И.-Э. Гриммеля, который несколько изменил композицию, поставив в центр не мужчину «в мирном римском одеянии», а женщину со скипетром, императрицу Елизавету Петровну.
Не менее изобретательно составлен Ломоносовым проект картуша к своей неизданной работе «Система всей физики»: «В картуше под титулом представить натуру, стоящую головою выше облаков, звездами и планетами украшенную, покрытую облачною фатою, в иных местах открытую около ног. Купидины: иной смотрит в микроскоп, иной с циркулом и цифирною доскою, иной на голову из трубы смотрит, иной в иготь принимает падающие из рога вещи и текущее из сосцов ее молоко. Все обще сносят на одну таблицу и пишут ее. Надпись: Congruunt universa» (Ломоносов, Полн. собр. соч., Т. 3, 1952).
Несомненно, также по проекту Ломоносова была сделана и гравюра к отдельному изданию его поэмы «Петр Великий» (1760), на которой «изображен крылатый „гениус“ с факелом в руке, стоящий за спиной императора. У ног Петра копашатся озабоченные и восторженные купидоны, один с циркулем, другой у глобуса, третий с лирой и т. д.» (Морозов, 1970, с. 105).
Известный советский писатель и ученый А. А. Морозов, отметив художественное единство всех этих «идей» и «проектов» Ломоносова, выявил глубокие культурно-исторические корни эстетических взглядов русского ученого. Гравюры, оттиснутые с медных досок на его произведениях в середине XVIII в., оказались удивительным образом сродни памятникам античности, фрескам Помпеи и итальянскому искусству XV—XVI вв.: живописи Тинторетто, Агостино Караччи, Франческо Гварди, Карло Мариотти, Пьера Жака Газа, Шарля Антуана Куапеля.
Морозов выявил более десятка изданий XVII—XVIII вв., в которых средствами оформительского искусства – с помощью гравюр, виньеток и других украшений разрабатывались те же сюжеты, к которым обращался и Ломоносов. Среди них он особо отметил издания с гравюрами известного голландского рисовальщика и гравера Б. Пикара, например, третий том сочинений Б. де Фонтенеля (Гаага, 1729), а также «Елементы химии» Г. Буграве (1732), «Гидродинамику» Д. Бернулли (1738), «Кометографию» и «Селенографию» Я. Гевелия, «Оптику» Ф. Агвилониуса и т. д. Все эти работы были хорошо известны Ломоносову – они имелись в его личной библиотеке или Библиотеке Академии наук (Морозов, 1970).
Помимо работ над гравюрами Ломоносов много времени уделял составлению проектов придворных иллюминаций, которые также гравировались и выпускались в свет Академией наук. Известны три издания описаний «иллуминаций» и «фейэрверков», полностью оформленных великим русским ученым (Сводный каталог русской книги… 1964, № 3762—3764).
При составлении иллюминаций Ломоносов «проявил необычайную изобретательность, привлекая для своих аллегорий каждый раз новые образы» (Павлова, 1960). Удалось выявить и источники, которые ученый использовал в своей работе: «Трактат о фейерверках» А.-Ф. Фрезье и «Обновленную иконографию» Ч. Рипа (Frеziег, 1747; Ripa, 1669—1670).
«Очень хороша с виньетами»
Не менее внимательно, чем к созданию аллегорических гравюр, Ломоносов относился к выбору более простых типографских украшений: виньеток, заставок, наборных орнаментов. Для него полиграфическое качество книг было неотделимо от качества всех книжных украшений. В одном из списков книг библиотеки ученого рядом с описанием лозаннского издания «Опыта о человеке» (1762) А. Попа есть собственноручная запись Ломоносова: «Очень хороша, с английским подлинником и виньетами» (Коровин, 1961).
Виньетка (фр. vignette) – украшение в книге или рукописи: небольшой рисунок или орнамент в начале или в конце текста. Виньетка представляет собой небольшую орнаментальную или сюжетную композицию, которая предваряет текст наподобие заставки или завершает его, выполняя функцию концовки. Кроме того, виньетки могут быть использованы и в самом тексте в качестве украшения угловых частей страницы
Большой интерес представляет первое собрание сочинений ученого и поэта, выпущенное в свет в 1751 г. (Ломоносов, Собрание разных сочинений в стихах и прозе, кн. 1, 1751). На титульном листе первого тома «Собрания» оттиснута красивая виньетка в стиле барокко, растительный округлый орнамент которой гармонично сочетается с прямыми линиями средней части композиции.
Судьба этого книжного знака удивительна. Впервые подобная виньетка стала употребляться на книгах гаагских издателей в начале 1740-х гг. В 1748 г., в связи со сложным дипломатическим и военным положением на севере Европы, русская Коллегия иностранных дел решила издать серию памфлетов, призванных поднять престиж русской политики.
Памфлеты, заказанные русским послом И. А. фон Корфом, были выпущены в свет в Голландии издателем Пьером Госсом младшим (См. об этом: Копанев, 1986). Для их украшения он использовал уже имевшиеся в его распоряжении наборные орнаменты и виньетки, в том числе и вышеупомянутую.
Когда весь тираж памфлетов разошелся, понадобилось допечатать еще несколько сотен экземпляров, что и было поручено типографии Академии наук в Петербурге. Для допечатки – иначе говоря, подделки – обоих памфлетов было скопировано не только шрифтовое оформление голландского оригинала, но и все книжные украшения, для чего в Петербурге были изготовлены деревянные доски, повторявшие рисунок оригинала. С этих досок в последующем можно было делать неограниченное число печатных оттисков таких же орнаментов и виньеток.
Все они и были использованы Ломоносовым для украшения своего первого собрания сочинений, причем виньетка П. Госса была выбрана для оформления титульного листа. Отметим, что Ломоносов фактически ввел это украшение в репертуар русских книжных орнаментов, и виньетка украшала академические издания с 1751 по 1789 г. В «Альбоме книжной орнаментики XVIII века» Кацпржак она приведена под № 68.
Долго была в употреблении и другая виньетка, также введенная в русское книжное оформление Ломоносовым. Речь идет об украшении под № 131 в упоминавшемся «Альбоме…». Впервые на русских изданиях оно появилось в 1759 г. в конце «Рассуждения о большей точности морскаго пути… читанного… господином коллежским советником и профессором Михайлом Ломоносовым» (1759). На следующий год она была оттиснута на титульном листе другой работы ученого – «Краткой российской летописец». В дальнейшем эта виньетка продолжала украшать русские академические издания до 1793 г.
Можно назвать еще ряд виньеток, украшавших книги великого ученого, а затем взятых на вооружение русскими типографами. Так, виньетка, значащаяся в «Альбоме…» под № 96, впервые была оттиснута на переводе Ломоносова «День во веки преславный коронования… имп. Елизаветы Петровны…» (1758), а впоследствие ставилась на изданиях Московского университета с 1758 по 1798 г. Еще пример – виньетка под № 138, символизирующая военные победы Петра I, которая ставилась на академических изданиях с 1760 по 1779 г. В 1764 г. ее копия появилась на книгах, печатавшихся в типографии Военной коллегии в Петербурге и в Москве, а с 1792 г. – на изданиях Сухопутного кадетского корпуса.
Таким образом, книжные украшения, впервые использованные Ломоносовым для своих изданий, стали одними из самых распространенных книжных орнаментов XVIII в.
«В золотом глазете»
Стремление к разнообразию, желание избежать повторений при украшении каждого поэтического или прозаического произведения, каждой главы своей книги было основным принципом работы Ломоносова как книжного оформителя. Причем в случаях, когда набор оформительских шрифтов или виньеток был исчерпан, Ломоносов упрощал отдельные рисунки для избежания повторений. В этом проявились общехудожественные взгляды русского ученого и поэта: «творчество Ломоносова продолжало и развивало традиции петровского барокко ‹…› Он поражал воображение не необычностью образов, а поэтической энергией их употребления» (Морозов, 1972, с. 26).
Особого внимания заслуживает работа Ломоносова над оформлением второго издания своих «Сочинений», выпущенного в свет в типографии Московского университета в 1757—1759 гг. Портрет автора для этого издания был выполнен по заказу И. И. Шувалова французским художником-гравером Э. Фессаром. Однако некоторые детали гравюры не понравились самому ученому, и по его желанию и эскизу академический гравер X. А. Вортман переделал портрет, изменив позу сидящего Ломоносова и задний план композиции, где вместо псевдоромантического морского пейзажа появилась часть Усть-Рудицкой мозаичной фабрики – любимого детища ученого. Отметим, что это был один из первых случаев в русской книгоиздательской практике, когда к сочинениям автора был приложен его портрет (Глинка, 1961).
Не менее требовательно отнесся Ломоносов и к другим элементам этого издания. Так, например, из-за отсутствия в типографии Московского университета фигурного стана виньетки и гравюры печатались в Московской синодальной типографии. Результат не удовлетворил ни Ломоносова, ни Шувалова, принимавшего деятельное участие в работах. Поэтому в 1758 г. все книжные орнаменты были переделаны в Петербурге академическим гравером Г. А. Качаловым, которому было поручено выгравировать дощечки «в малую осьмуху в книгу напечатанных од сочинения Ломоносова». Портрет Ломоносова, а также часть листов с заново сделанными виньетками и гравюрами к «Слову о явлениях воздушных» были отпечатаны в типографии Академии наук в августе 1758 г. тиражом 1200 экз., а потом включены в уже готовый тираж московского издания (Ломоносов, Полн. собр. соч. Т. 10, 1957; Сводный каталог русской книги… 1964).
Наконец, следует отметить, что Ломоносов уделял много внимания последней стадии оформления своих изданий – изготовлению переплетов. Сведения об этой стороне его деятельности содержатся в составленном в 1765 г. академическим переплетчиком Ф. Розенбергом списке всех работ, выполненных по заказам Ломоносова начиная с 1750 г.
При ознакомлении с этим документом прежде всего заслуживает внимания разнообразие переплетов, заказывавшихся Ломоносовым. Здесь и роскошные, дорогие переплеты «в красной тафте», «в золотом глазете, по обрезу с золотом», «в мраморном переплете по красному обрезу», «во французском переплете». Такие книги предназначались для подарков влиятельным вельможам и самой императрице.
Для Ломоносова делались и более простые, дешевые переплеты «в золотой бумаге», «в турецкой бумаге», «в золотой бумаге по обрезу с золотом». Большая же часть тиража просто сшивалась. Например, в сентябре 1750 г. Ф. Розенберг по заказу Ломоносова переплетал «Оду е. и. в. …великой государыне имп. Елизавете Петровне…» (1750, тираж 200 экз.). Он сделал один переплет «в золотом глазете, по обрезу с золотом, оклеенный в золотую бумагу», стоимостью 40 коп. за экз. (он предназначался, видимо, императрице Елизавете Петровне); два переплета «в красной тафте»по 40 коп. за переплет; 20 – «в золотой бумаге по обрезу с золотом» по 14 коп. за переплет. Остальные 177 экз. «Оды» были просто сшиты (по 2 коп. за экз.) (Коровин, 1961). За переплет и работы по всему тиражу Ломоносов уплатил значительную по тем временам сумму – 7 руб. 54 коп.
Деятельность М. В. Ломоносова в области книжного оформления явилась важным этапом в истории русского оформительского искусства, предопределив основные пути его развития на многие десятилетия. Основательно изучив опыт западноевропейского книжного искусства XVII—XVIII вв., Ломоносов творчески переработал его, создав оригинальные, удивительные по красоте композиции гравюр и виньеток, а также умело используя шрифты, наборные орнаменты и другие книжные украшения.
Деятельность Ломоносова как книжного оформителя органически вписывалась в мир его художественных воззрений и исканий, по-своему развивала его эстетические представления. Поэтому неудивительно, что начало работ великого русского ученого по художественному оформлению своих книг совпало с его первыми мозаичными работами и с периодом бурного развития его поэтического дарования.
Литература
Глинка М. Е. М. В. Ломоносов: (Опыт иконологии). М.;Л., 1961.
Гравировальная палата Академии наук XVIII в.: Сб. документов. Л., 1985.
Кацпржак Е. И. Альбом книжной орнаментики XVIII в. М., 1956.
Копанев Н. А. О первых изданиях сатир А. Кантемира // XVIII век: Сб. статей и материалов. Л., 1986. Вып. 15. С. 140—164.
Коровин Г. М. Библиотека Ломоносова: Материалы… М.; Л., 1961.
Морозов А. А. Купидоны Ломоносова: К проблеме барокко и рококо в России XVIII века // eskoslovenská Rusistika. Praze. 1970. XV. 3.
Морозов А. А. Падение «Готфска фаетонта»: Ломоносов и эмблематика петровского времени // eskoslovenská Rusistika. Praze, 1972. XVII. 1.
Павлова Г. Е. Проекты иллюминаций Ломоносова // Ломоносов: Сб. статей и материалов. М.; Л., 1960. Вып. 4. С. 219—237.
Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. Т. 2. М., 1964.
Сидоров А. А. История оформления русской книги. М., 1964.
Frеziеr A.-F. Traité des feux d’artifice pour le spectacle. Paris, 1747.
Ripa C. Erneuerte Iconologia. Franckfurt, 1669—1670.
Источник