Князь михаил в пользу кого

План заговора, предусматривавший свержение Государя в виде его отречения от престола, был задуман задолго до февральских событий. Его главный разработчик А. И. Гучков сообщал в августе 1917 г.: «Государь должен был покинуть престол. В этом направлении кое-что делалось ещё до переворота, при помощи других сил». О том, что «отречение» было спланировано заранее, признавался и В. В. Шульгин: «Вопрос об отречении был предрешён. Оно произошло бы независимо от того, присутствовал Шульгин при этом или нет. Шульгин опасался, что Государь может быть убит. И ехал на станцию Дно с целью “создать щит”, чтобы убийства не произошло». Интересно, почему Шульгин собирался ехать «создавать щит» на станцию Дно, а попал в Псков?

О том, что и «отречение» Императора Николая II, и «отречение» Великого Князя Михаил Александровича было предусмотрено заговорщиками заранее, свидетельствует журнал заседания Временного правительства от 2 марта. Поясним: это заседание состоялось до «добровольного» «отречения» Государя и уж тем более до «отречения» его Брата. Между тем на этом заседании П. Н. Милюков заявил: «Совет рабочих депутатов по вопросу о дальнейшей судьбе членов бывшей Императорской фамилии высказывался за необходимость выдворения их за пределы Российского государства, полагая эту меру необходимой как по соображениям политическим, так равно и небезопасности их дальнейшего пребывания в России. Временное правительство полагало, что распространять эту меру на всех членов семьи Дома Романовых нет достаточных оснований, но что такая мера представляется совершенно необходимой и неотложной в отношении отказавшегося от престола бывшего Императора Николая II, а также и по отношению к Великому Князю».

Нельзя не согласиться с мнением к.ист.н. В. М. Хрусталёва: «Этот документ показывает, что последующие события, связанные с отречением Николая II и ведением переговоров с Великим Князем Михаилом Александровичем, были только фарсом».

Но отречение Государя входило не только в планы А. И. Гучкова, но и в планы А. Ф. Керенского. Несмотря на то, что оба этих политика выставляли себя антагонистами — один был «монархистом», другой — социалистом, сотрудничество между ними никогда не прекращалось. Эмигрантский историк С. П. Мельгунов был абсолютно прав, когда утверждал, что подготовкой и организацией Февральского переворота 1917 г. руководили две масонские группы: военная и гражданская. Во главе одной стоял Гучков, во главе другой — Керенский.

Сотрудничество Гучкова и Керенского ярко проявилось в захвате Императорского поезда 1 марта 1917 г. Этим захватом руководил Н. В. Некрасов. В 1921 г. вспоминал, что ему особенно врезались в память «погоня за царским поездом, которую мне довелось направлять из Государственной Думы, давая распоряжения Бубликову, сидевшему комиссаром в Министерстве путей сообщения».

Не вызывает сомнений, что после того, как Императорский поезд был направлен в Псков, Керенский и Гучков действовали в отношении Государя в полном согласии. Уже днём 2 марта о предстоящем отречении Государя говорили открыто. В 15 ч. в Екатерининском зале Таврического дворца Милюков заявил: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдёт к регенту Великому Князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей». Заметим, Милюков в середине дня 2 марта говорит об отречении как о деле решённом, предлагая Государю только выбирать между «добровольным» отречением или низложением.

Вполне возможно, что приезд Гучкова в Псков и выработка окончательного варианта «манифеста» в пользу Великого Князя Михаила Александровича, были связаны со сговором Гучкова и Рузского в обход генерала Алексеева. Тот, по-видимому, полагал, что всё закончится «отречением» в пользу Цесаревича. Наштаверх надеялся играть ведущую роль при новом правительстве (отсюда его авторство манифеста). Это ему обещали и организаторы переворота, в частности, Родзянко. По всей вероятности, Алексеев считал, что его назначение на должность «диктатора» произойдёт в Царском Селе, а назначит его сам Николай II.

Генерал Савич вспоминал, что для того, чтобы «оформить детали», связанные с манифестом об отречении, Государь должен был быть отправлен в Царское Село, где, как предполагалось, он объявит о передаче престола сыну. Ещё вечером 2 марта депутат Государственной Думы, кадет Ю. М. Лебедев утверждал, что Гучков и Шульгин едут в Псков вести переговоры с Государем и «результатом этих переговоров явится приезд Государя в Царское Село, где будет издан ряд важнейших государственных актов». Алексеев думал, что играет по правилам Гучкова: юный император и регентский совет, но он не знал, что сам Гучков уже давно играет по планам Керенского, в которых место Алексееву не было. Рузский это понял быстро и сразу же стал «колебаться» вместе с «генеральной линией» петроградских заговорщиков.

Ни Гучков, ни Шульгин не могли объяснить, зачем они поехали в Псков, зная о согласии Императора на отречение в пользу сына. То, что они об этом знали, свидетельствует генерал А. С. Лукомский, который по приказу генерала М. В. Алексеева после передачи проекта манифеста в Псков, немедленно сообщил об этом «в Петроград председателю Государственной Думы».

Ехать в Псков, не дождавшись подписанного Царём манифеста, было бессмысленно. Тем не менее Гучков и Шульгин туда все же поехали. При этом, как они уверяют, у каждого был собственный вариант манифеста. Правда, Гучков утверждает, что текст его написал Шульгин, а Шульгин, что — Гучков. Но генерал Н. В. Рузский утверждал, что посланцы Думы «никаких документов с собой не привезли. Ни удостоверения, что они действуют по поручению Государственной Думы, ни проекта об отречении. Решительно никаких документов я в их руках не видел».

Итак, Гучков и Шульгин собирались в Псков, зная из телеграмм генерала М. В. Алексеева, что Государь принял решение отречься в пользу сына, не имея с собой на руках никакого проекта отречения и не будучи совершенно уверенными в успехе.

Для чего же они ехали тогда в Псков? Ответ на этот вопрос нам даёт сам Гучков, когда пишет о причинах своего решения взять с собой Шульгина: «Я и Шульгин, о котором я просил Думский комитет, прося командировать его вместе со мной, чтобы он был свидетелем всех последующих событий». Главный смысл поездки А. И. Гучкова и В. В. Шульгина заключался в том, чтобы «отречение» Императора прошло при представителях (свидетелях) нового правительства. Это они, думские посланники, должны были привезти от Царя манифест, объявляющий о конце его царствования.

Генерал Д. Н. Дубенский так описывал прибытие думских делегатов в Псков: «Из ярко освещённого вагона салона выскочили два солдата с красными бантами и винтовками и стали по бокам входной лестницы. По-видимому, это были не солдаты, а, вероятно, рабочие в солдатской форме, так неумело они держали ружья, отдавая честь “депутатам”, так не похожи были даже на молодых солдат».

Гучков с Шульгиным приехали в Псков не просто так, приехали со своей «гвардией» (вспомним «красную гвардию» Чхеидзе) как представители новой власти. Нам могут возразить, что общеизвестно, что Шульгин был националистом и монархистом. Однако «монархизм» Шульгина ничем не отличался от «монархизма» Гучкова. Великий Князь Николай Михайлович писал о Шульгине, что в нём всё дышит злобой к Монархии, к Государыне и Государю, причём Шульгин «этого вовсе не скрывает и говорит о возможности цареубийства».

А. И. Гучков и В. В. Шульгин прибыли в Псков поздно вечером, около 22 ч. 2 марта. События, происшедшие затем в Императорском вагоне, известны нам из многократно опубликованных воспоминаний. Эти воспоминания полны противоречий и взаимоисключающих подробностей, но тем не менее делают однозначный вывод: ночью 2 марта Император Николай II отрёкся от престола в пользу своего брата Великого Князя Михаила Александровича. Это утверждение воспринимается как аксиома на протяжении вот уже почти целого века. При этом никто не задаётся вопросом: а мог ли Николай II передать престол своему младшему брату?

Позже Гучков откровенно признавал, что в его планах был предусмотрен вариант завуалированного демонтажа монархической системы. Рассказывая об обстоятельствах отказа Великого Князя Михаила Александровича воспринять престол, Гучков пояснил, что он сделал предложение Великому Князю принять «престол условно, чтобы он не принял его, как Государь, а как регент, чтобы довести страну до Учредительного собрания».

Утверждение, что Государь внезапно, под влиянием отцовских чувств, проигнорировав законы Империи, решил передать престол Великому Князю Михаилу Александровичу, представляется сознательной дезинформацией. Такой же дезинформацией является утверждение, что возможность воцарения Великого Князя Михаила Александровича явилась полной неожиданностью для Гучкова и Шульгина, а само решение Николай II принял внезапно, с пером в руках для подписания отречения в пользу сына.

Между тем после морганатического брака осенью 1912 г. Великого Князя Михаила Александровича на дважды разведённой Н. С. Шереметьевской (Вульферт), отношения между ним и Императором Николаем II были фактически разорваны. В своё время Михаил Александрович дал слово своему Августейшему брату не жениться на Вульферт, от которой у него был незаконнорожденный сын. Несмотря на данное слово, Михаил тайно за границей с ней венчался в сербской церкви. Узнав об этом, Государь записал в своём дневнике 7 ноября 1912 г.: «Единственный брат и тот нарушил данное слово!». В письме Императрице Марии Феодоровне Государь писал, что между ним и братом Михаилом «всё кончено».

Своей женитьбой Великий Князь чрезвычайно обострил династический вопрос: только что едва не умер от приступа гемофилии восьмилетний Цесаревич Алексей. В случае его смерти право на наследование престола должно был по закону перейти Михаилу Александровичу. Теперь это становилось весьма проблематично.

Император Николай II запретил брату въезд в Россию и конфиденциально предложил ему добровольно отречься от своих прав на престол. Однако Великий Князь под влиянием окружавших его лиц от этого предложения отказался. 15 ноября 1912 г. указом Государя Великий Князь Михаил Александрович был лишён содержания из уделов и исключён из военной службы. 30 декабря 1912 г. вышел Высочайший манифест, в котором было объявлено, что с Великого Князя снимаются обязанности Правителя государства, возложенные на него до совершеннолетия Наследника Цесаревича Алексея Николаевича в случае кончины Николая II.

С началом Первой мировой войны Великому Князю Михаилу Александровичу было разрешено вернуться в Россию. Он отправился на фронт командиром Дикой дивизии. Его морганатическая супруга получила титул графини Брасовой, а незаконнорожденный сын стал графом Г. М. Брасовым. Однако права на управление государством Великому Князю Михаилу Александровичу возвращены не были, а его потомство, разумеется, никаких прав на престол не имело. Между тем Михаил Александрович, не отличавшийся ни сильной волей, ни выдающимися способностями, полностью попал по влияние своей морганатической супруги. Властная и честолюбивая Н. С. Брасова преследовала далеко идущие цели. Трудно перенося разлуку, страдая от язвы желудка, нервный и мнительный, Великий Князь Михаил Александрович всё больше попадал под влияние оппозиционной пропаганды. Раз нарушив данное Царю слово и не раскаявшись в этом, Михаил Александрович невольно находил единомышленников у тех, кто беспощадно критиковал Правительство. Храбрый воин, кавалер ордена Св. Георгия 4-й степени, не раз смотревший в глаза смерти, лично водивший своих «всадников» в атаки, Великий Князь имел слабое представление о верноподданническом долге.

В конце 1916 — начале 1917 г. по линии Охранного отделения стали поступать сведения о распространяемых в народе и обществе слухах о скором воцарении Великого Князя Михаила Александровича.

19 января 1917 г. начальник Минского губернского жандармского управления докладывал в Департамент полиции, что «во вспомогательных организациях Государственного совета утверждается, что на место ныне царствующего Государя Императора вступит на престол Великий Князь Михаил Александрович».

10 февраля 1917 г. в агентурном донесении в Департамент полиции говорилось: «Генерал-майор Ю. С. Лазаревич, заведующий школой прапорщиков в Петергофе, в частных беседах сообщает, что 12-13 февраля предстоит “великий акт” — отречение Государя Императора от престола в пользу Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, что регентом будет Великий Князь Михаил Александрович».

21 февраля 1917 г., то есть за день до начала переворота, обер-гофмейстерина княгиня Е. А. Нарышкина, проявляя поразительную осведомлённость, заносила в свой дневник: «Грустные мысли: Императрицу ненавидят. Думаю, что опасность придёт с той стороны, с которой не ожидают: от Михаила. Чувствую, что они составляют заговор. Бедный Миша будет в него вовлечён, вопреки себе, будет сперва регентом, потом Императором».

2 марта в Пскове прибывший из Петрограда полковник Генштаба сказал генералу Дубенскому, что в Петрограде «надеются, что “временное правительство” с новым царём Михаилом (ведь его хотят на царство) лучше справится», чем Император Николай II.

Таким образом, мысль о передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу вовсе не могла быть для Гучкова неожиданностью. Между тем она означала весьма опасный династический тупик. В случае его воцарения в Империи не было ни законной императрицы, ни законного наследника. К тому же Император Николай II хорошо знал характер своего брата. Он знал, что обладая личным мужеством и благородством, он был совершенно чужд политики, плохо разбирался в людях и легко поддавался чужим влияниям.

Великого Князя угнетала не только политическая, но и семейная ситуация. Ему казалось, наверное, не безоснова?