Обладают ли философские знания практической пользой

Аудиоверсия текста (ссылка кликабельна)

Большинство людей относятся к философии с открытым недоумением, и считается нелегким делом объяснить, какую пользу она способна принести и что вообще собой представляет. Даже тема эта считается каверзной, такой, которая припирает многих мыслителей к стенке и делает их неубедительными, невнятными, заставляя пускаться в туманные рассуждения. В действительности вопрос о существе и полезности философии представляется как раз одним из наиболее простых и имеет вполне однозначное разрешение.

Прежде всего, философия является формой познания; последнее же, как с точки зрения биологической эволюции, так и с точки зрения здравого смысла – это не праздное любопытство, но важнейший инструмент. С его помощью живое существо анализирует мир, получает от него обратную связь, и эта информация ложится в основу его поведения. Познание присутствует в разных формах у всех организмов, начиная от бактерий и заканчивая нами, homo sapiens. Лишь оно позволяет нам приспособиться к окружающему миру с целью выживания и умножения наших жизненных возможностей. Исследуя реальность, мы можем заострить фокус внимания на отдельных её слоях и сферах, и так в конечном счёте и родились все частные науки, каждая из которых имеет собственную вотчину, – химия, биология, физика, астрономия, история. Однако помимо отдельных дисциплин, рассказывающих об устройстве частей внешнего мира, нам необходим и более общий вид исследования. Такой, который собрал бы их все воедино и применил во имя того, ради чего всякая частная наука и родилась; во имя нашей жизни и её коренной проблемы – как прожить её правильно и что означает это «правильно»? Лишь одна дисциплина, философия, всегда находилась в пространстве этого фундаментального вопроса, пытаясь разобраться, как быть и что делать в этом мире.

Можно было бы возразить, сказав, что для ответа на него обращаться к ней совсем не требуется, но это означает угодить в ловушку логического противоречия. Как только мы задаемся подобными вопросами, как только мы пытаемся разобраться, как нам устроить свою жизнь, какими целями и ценностями и в каком порядке нам руководствоваться, мы вступаем на территорию философского исследования, какое бы название этому занятию мы ни давали вместо того. Ни к одной из частных наук эти темы не имеют отношения; вернее, они значительно выступают за их границы и одновременно уходят много глубже. Всякий учёный, коль скоро он сохраняет верность научному методу, это засвидетельствует.

I. Философия не противоположна науке и не может быть заменена наукой. Теоретически, такие области знания как биология и медицина способны разъяснить нам, как добиться здоровья и долголетия. В них тем не менее не обнаружить ответа на вопрос, стоит ли нам вообще проживать эту жизнь дальше, вопрос, который казался коренным умнейшим людям от Эсхила до Камю. Далее, сколь важно для нас должно быть наше здоровье и долголетие в сравнении с другими вещами и ценностями? В каких ситуациях, до каких пределов и во имя чего им допустимо жертвовать? Допустим, вы можете быть идеально здоровы ценой посредственности, бесполезности и творческой немощи. Стоит ли согласиться на такую сделку? Или вы можете испытывать всю жизнь беспредельное счастье, находясь в коме и будучи подключенным к аппарату поддержания жизни. Соглашаться ли на такое? Наконец, допустим, вы сознаёте, что способны изменить этот мир к лучшему и создать нечто великое, но для этого придётся пожертвовать и своим счастьем, и своим здоровьем, и в конце концов своей жизнью. Есть ли у вас долг перед вашей страной, вашей семьей, вашим делом и в чём он состоит? Какой из них имеет приоритет и почему?

Хотя это лишь случайные примеры, они являются иллюстрацией ключевого обстоятельства – не просто на каждом этапе нашей жизни, но каждый день мы оказываемся на специфических развилках. Не существует научных дисциплин, способных здесь помочь, и тщетно листать академические статьи в поисках разъяснений. Выбор того или другого направления никогда не может полностью основываться ни на отдельных науках, ни даже на всей совокупности научного знания. С одной стороны, последнее всё ещё крайне недостаточно. Так, наука не располагает и минимально удовлетворительными решениями самых важных для человека вопросов – счастья, продуктивности и смысла. С другой стороны, существует зазор между фактами и ценностями, известный также как принцип Дэвида Юма – в честь сформулировавшего его философа конца XVIII века. Смысл принципа Юма в том, что из определённого положения вещей логически никак не следует (крайняя точка зрения) или не обязательно следует (умеренная позиция) необходимость определённого курса действий. Сам Юм выразил это так: из «есть» (английское «be») невозможно вывести «должен» (английское «ought to»). Один и тот же набор обстоятельств, одна и та же жизненная ситуация могут порождать совсем различные оценки и формы поведения. Одни лишь составляющие их факты не диктуют однозначной линии поведения и потому не достаточны для выбора.

Когда мы планируем свою жизнь, когда мы принимаем решения, мы всегда обращаемся к всеобъемлющему мышлению, которое собирает воедино и осмысляет имеющиеся у нас данные о мире, в том числе данные от отдельных наук. Этим интегративным мышлением и является философия. Объединяя, она вдобавок к этому содержит некое важное «сверх», ценности и их иерархию, которыми наука снабдить не может или принципиально, или в любом обозримом будущем.

II. Философия есть самая практическая из всех дисциплин именно потому, что она есть применение разума по его основному назначению – направлять и информировать наши главные решения. Её целью является положительная трансформация индивида и общества на наиболее глубинном уровне, для чего прежде требуется определить, каковую трансформацию следует счесть положительной и как её добиться. Занимающаяся выяснением этого теория есть, однако, лишь инструмент на службе практики жизни, и чем более это обстоятельство игнорируется, тем больше философия предаёт своё существо. Таков коренной грех отвлеченного мышления – оно постоянно замыкается в себе и забывает, что является только средством. Философия вырождается тогда в то, чем она столь печально известна: она становится пустым и праздным жонглированием понятиями, искусством возводить собственные воздушные замки и разрушать те, что построены другими.

Иными словами, подлинная философия есть наука и искусство самой жизни, и кто может не покривив душой сказать, что овладел ими в совершенстве? Наоборот, от этого человек далёк как ни от чего другого, ведь даже не считает их освоение важнейшей самостоятельной задачей. Всякому известно, что дабы стать хорошим врачом, инженером или химиком, нужны годы упорных и сосредоточенных усилий. Жить, однако, люди привыкли по наитию, по инерции, проясняя какие-то вопросы вскользь и между делом, и в этом сложнейшем из предприятий чуть ли не каждый мнит себя знатоком. Жизненные советы раздаются с щедростью и самоуверенностью, которые были бы немыслимы, если бы речь шла о ракетостроении или операциях на мозге. Но не нелепо ли полагать, что выбрать верный курс в жизни и привести её в порядок проще, чем вышеназванное, что это не требует многих лет кропотливого труда, строгой дисциплины, специфических знаний и навыков?

На этапе своего возникновения и на Востоке, и на Западе философия отличалась стократ большей дельностью, нежели сейчас, именно в этом ключевом пункте. Она была подлинно практической, экспериментальной дисциплиной. Слова мыслителей не расходились с делом, и вы могли быть уверены, что индийский йог или буддист живут тем, чему они учат и во что верят. Они выдвигали собственные этические гипотезы и добросовестно проводили эксперименты по их воплощению на практике; они ставили собственную жизнь на кон и не боялись с ней расстаться во имя своих убеждений. Греческие киники, софисты, стоики, эпикурейцы, китайские даосы или конфуцианцы – это были не носители идей, а носители образов жизни, столь характерные и выделяющиеся из толпы, что походили на некие биологические виды. Эти люди не занимались философией – они сами были философией, живым поиском, не лишенным как всякое исследование ошибок, но по крайней мере искренним и смелым. Наконец, в тех же Древней Греции, Индии или Китае вас бы подняли на смех как сумасшедшего, если бы вы заявили, что построить корабль или возвести роскошный дворец проще, чем философствовать, чем просто научиться быть. Сегодня, впрочем, это широко распространенная точка зрения. То, что было очевидно людям древнего мира и ясно как день, ныне почти революционное заявление.

Философия вызывала такое громадное уважение в прошлом и столь часто наталкивается на презрение сейчас вовсе не из-за прогрессивности века, в который мы сейчас живём, будто бы более не нуждающегося в ней. Дело в том, что она и правда стала смешной и не из-за того, что изрекает нелепицы – что, впрочем, не редкость. Она предаёт своё существо, когда перестает быть практикой жизни, предаёт своё назначение, и это чувствует даже простой человек, кривящий губы в пренебрежении пустыми разглагольствованиями. Тот же самый индивид, справедливо осуждающий праздную игру понятиями, может считать вздором представления Сократа или глубоко ошибочными построения Будды. Но вот презирать этих людей и их жизненный путь у него едва ли бы получилось, в особенности, если бы он столкнулся с ними в действительности, соприсутствовал при их жизни. Их выкованная напряжением воли личность, их внутренние достижения, верность себе, честность поисков истины и служение всеобщему благу вызывают благоговение вне зависимости от нашего согласия или несогласия с ними.

III. Философия не просто необходима, она неизбежна, поскольку всякий человек опирается в своём поведении не только на инстинктивные алгоритмы, но и на широкий набор сформированных в течение жизни программ. Даже если он никогда не открывал книги, то имеет внутри себя систему координат и ориентиров, ту грубо размеченную карту действительного мира, которая и является его мировоззрением. Наш вид, человек разумный, с полным правом может называться homo philosophicus – человек философствующий – в силу того, что эти две характеристики в сущности тождественны. Каждый из нас обладает разумом, но мы сильно разнимся в том, сколь хорошо мы его применяем. Равным образом перед человеком никогда не встаёт вопрос, заниматься ли ему философией, то есть постигать ли ему науку и искусство жизни. Вопрос только в том, насколько он будет в этом умел и сознателен.

IV. Философия есть единственный путь к свободе и подлинности, единственная возможность формировать своё поведение преимущественно изнутри ориентиров, рождённых нашим умом или по крайней мере тщательно им проверенных. Когда мы отказываемся критически исследовать и перестраивать руководящие нами принципы и ценности, конструировать собственную картину мира, мы не облегчаем себе жизнь. Это лишь означает, что нас приводят в движение готовые чужие шаблоны, загруженные из социокультурной среды, и вероятность, что подобное в наших интересах, исчезающе мала. Мы тогда даже не являемся индивидами, но просто голограммами и отражениями окружающей реальности, слепленными по единым образцам. В нас весьма мало «Я» и очень много «Других». Человек, для которого философия не есть целенаправленная практика, просто не в состоянии выяснить, чьим интересам он в действительности служит, марионеткой каких экономических, политических и идеологических сил является. Он не сумеет ни задать этого вопроса, ни тем более найти ответа и пребывает в иллюзии, что стремится к собственному благу. Он не имеет привычки к исследованию собственного программного кода, слеп к его содержанию и потому бессилен его поменять.

Считать, что подобные перемены невозможны, означает впадать в большое заблуждение. Уже начальных знаний истории и нейробиологии достаточно, чтобы увидеть, что и среди мощнейших биологических алгоритмов поведения непросто найти то, что не могло бы быть преодолено сознательным усилием или культурной надстройкой. Стремление к продолжению рода, сохранению жизни, к питанию – все вшитые в нас базовые потребности со сравнительной легкостью корректируются или вовсе отступают перед волевым решением. Пластичность же выработанных в течение жизни программ ещё выше, чем у биологических, потому ничто не мешает нам освободить своё сознание от идеологических вирусов и пороков восприятия, если мы всерьёз за это берёмся.

V. Философия не ставит своей целью сообщение чего-то нового. Мы привыкли ожидать от мудрости, что она непременно снабдит нас замысловатыми откровениями, которые раскроют нам глаза и поразят как удар молнии. Человеческая природа, однако, не претерпела никаких изменений за последние тысячи лет, и потому неизбежно, что многие справедливые мысли о ней уже были столько раз высказаны. Нам следовало бы опасаться как раз подчёркнуто новых идей, тех, которые мы бы так или иначе не знали, не имели бы уже в себе; скорее всего, они бьют мимо цели. Совершенная новизна нередко означает чуждость, что предлагаемые ими маршрут и видение не берут начала в нашем «Я», не отражают его устройства и природы, потому мы и не узнаём их. Наконец, самое мудрое, самое глубокое, самое действенное из того, что нам приходится встречать, есть то, что мы всегда знали. Знали, но боялись и против чего полубессознательно оборонялись. Страх наш вполне понятен, поскольку эти простые истины тяжелы на практике, они влекут за собой ответственность и напряжение сил. Стоит нам, однако, услышать их извне, как нечто внутри тотчас навостряет уши, резонирует, откликается – узнаёт.

Философия, где она подлинна и дельна, не привносит в наше существо «нового». Она вытаскивает на свет, она высвобождает и оказывает поддержку лучшей части нашего «Я» – творческим и созидательным инстинктам. Философия помогает нам стать теми, кем мы можем, хотим и должны стать. Перед тем ей нередко приходится соскребать с человека вязкий слой лжи, которым он опутал себя, чтобы избежать ответственности, и в который его постоянно заворачивает внешний мир, дабы использовать в своих целях. Самое полезное, что можно получить в ходе знакомства с чужой мыслью, – это услышать исходящим извне голос той части нашего «Я», что нацелена на рост и преодоление собственных ограничений.

VI. В основании большинства бед индивида и общества лежат мировоззренческие ошибки, которые исправляются лишь философской работой. Поведение индивида имеет два важнейших взаимно сообщающихся источника, и если прибегнуть к компьютерной аналогии, то первый – это уровень «железа» (hardware). Это наша биологическая начинка, почти полностью совпадающая у всех представителей вида. Здесь находятся исходные потребности, инстинкты, рефлексы, аппарат восприятия и специфическая видовая интерпретация мира. Следующий уровень, уровень софта (software), содержит в себе управляющие нашей биологией культурные коды и личные установки. Это более сложные модели поведения и интерпретации, которые мы усваиваем из внешней действительности или сами конструируем внутри себя. Так же как одинаковые компьютеры с разными операционными системами и запущенным ПО ведут весьма непохожее существование, специфический жизненный путь и решения индивида зависят от софта. С одним вы мечтаете завести детей и прожить жизнь, будучи законопослушным колёсиком общественного механизма, а с другим вы уже террорист-смертник или монах-отшельник. Более того, как многократно продемонстрировала история, его переустановка с легкостью эти роли меняет, и превращает первых во вторых.

Войны, коррупция, халатность, нетерпимость, экономическое хищничество, бессмысленная жестокость, экологическая безответственность – можно взглянуть на любую проблему. Все они продукты моделей поведения, залегающих в слое культурного и личного программного кода и одновременно следствия глубокого заблуждения индивидов касательно условий собственного блага.

Точка зрения, что не только личная неустроенность, но и общественные проблемы коренятся в сфере идей, кажется некоторым крамольной. Многие школы мысли последних двух столетий, и в первую очередь марксизм, настаивали на обратном, на том, что мышление представляет собой лишь вторичный продукт социально-экономической структуры. Теория эта трещала по швам ещё столетие назад, и ныне почти не осталось людей, падких на столь однобокий материализм. Той решающей силой, что формирует поведение, является мировоззренческий климат каждого общества и внутренняя работа личности. Именно поэтому люди, выросшие в одинаковых социально-экономических условиях и обладающих идентичной биологической основой, могут столь разительно отличаться по образу жизни и характеру решений.

Гегель, один из влиятельнейших философов, в своём письме к Нитхаммеру подчеркнул: «Теоретическая работа – в этом я убеждаюсь ежедневно – даёт больше, чем практическая; стоит только революционизировать царство представлений, и действительность уже не в силах устоять». Иными словами, теоретическая работа является высшей формой практики, ибо всякая практика уходит в неё корнями. Всякая революция и реформа – и личная, и общественная – всегда возникают в умах и в умах же происходят.

VII. Философия создаёт и наделяет силами тех, кто решает экономические, политические, научные и иные проблемы общества.Прежде чем приводить в порядок общество и мир, необходимо взяться за нечто менее амбициозное – начать с себя и сделать это со своей жизнью. Судьба всех более масштабных предприятий зависит от того, до какой степени это будет достигнуто, от самих берущихся за них людей. Несмотря на всю очевидность этого, люди предпочитают начинать с обратного конца, чем, я предполагаю, и объясняется львиная доля наших несчастий. Мы видим множество так называемых «конкретных» проблем и задач, для которых философия будто бы не требуется, но забываем, что она как раз и ставит своей целью создать сильную личность и заложить необходимые для их решения качества. Свобода, критичность и целостность восприятия, умение видеть общую картину, творческая ориентация, дисциплина, понимание устройства своей психики, источников собственной продуктивности, счастья и несчастья – всё это и многое другое лежит в основании успешности всякого дела.

Нельзя забывать, что философия есть ни что иное как наука и искусство жизни – важнейшее и сложнейшее из дел. Каждый, кто пытается в этом разобраться, ей занимается, и в наших интересах делать это всерьёз, умело и методично. Первым шагом здесь явится понимание самой структуры внутренней работы, которая распадается на три ступени: самопознание, самоосвобождение и самосозидание. На первой мы постигаем собственную природу в широком контексте мира и управляющие нами механизмы, без какового знания мы не способны принимать взвешенных решений. В ходе самоосвобождения мы очищаем свою личность от чужеродных напластований, от представлений и поведенческих моделей, которые подавляют наше естественное развитие. Наконец, в процессе самосозидания человек раскрывает высшие возможности своего существа; он преодолевает искажения восприятия и формирует в себе привычки и установки, способствующие его счастью, продуктивности и осмысленности.

© Олег Цендровский

Канал в Telegram // Instagram // ВК // YouTube // Поддержать автора