Польза воздержания для мужчин православие
Завершает перечисление плодов Духа у Апостола (Гал.5:23)
воздержание. Соответствующее греческое слово у Апостола
означает самоконтроль, способность держать в узде свои
страсти и желания.
Это нелегко; я хочу быть кротким и терпеливым — но
прихожу в ярость и раздражение. Хочу быть умеренным в пище
— что определенно пошло бы мне на пользу — но
не могу справиться со своим аппетитом. Бывает страшнее
— человек не может оторваться от бутылки, хотя
понимает, что пьет свою смерть, не может прекратить делать
еще какие-то вещи, от которых ему самому стыдно и
противно. Люди решают начать новую жизнь с понедельника
— и у них ничего не выходит. Внутреннее течение
оказывается сильнее.
И вот воздержание — это способность одолевать свои
хотения. Это огромное, почти недостижимое дело — что
люди понимали и за пределами библейского мира. Как сказано
в «Дхаммападе» (буддийский текст, созданный в
III веке до н.э. – ред.), «Если бы кто-нибудь
в битве тысячекратно победил тысячу людей, а другой
победил бы себя одного, то именно этот другой —
величайший победитель в битве».
Мы можем не понимать всей остроты проблемы из-за привычки
плыть по течению — лениться, когда лениво, злиться,
когда нас что-то раздражает, и так далее. Но как только мы
пытаемся жить христианской жизнью, хранить заповеди,
поступать по совести, мы обнаруживаем, что мощный поток
страстей и импульсов, как являющихся изнутри, так и
нападающих снаружи, все время уносит нас куда-то в
сторону. Вот, мы уже решили каждый день молиться, но все
время лень и некогда. А особенно лень и хочется спать в
воскресное утро. Как говорит писание, «Что город
разрушенный, без стен, то человек, не владеющий духом
своим» (Прит.25:28), напротив,
«Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою
[лучше] завоевателя города» (Прит.16:32)
Грехопадение ввергло нас в жалкое состояние внутреннего
конфликта — «Ибо не понимаю, что делаю: потому
что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю»
(Рим.7:15) Блаженный Августин описывает этот конфликт в
своей «Исповеди» — «я даже просил
у Тебя целомудрия и говорил: «Дай мне целомудрие и
воздержание, только не сейчас». Я боялся, как бы Ты
сразу же не услышал меня и сразу же не исцелил от злой
страсти: я предпочитал утолить ее, а не угасить….
Откуда это чудовищное явление и почему оно? Душа
приказывает телу, и оно тотчас же повинуется; душа
приказывает себе — и встречает отпор. Душа
приказывает руке двигаться — она повинуется с такой
легкостью, что трудно уловить промежуток между приказом и
его выполнением. Но душа есть душа, а рука — это
тело»
Речь идет не только — и часто не столько — об
аппетите (чрезмерном) или половом влечении (когда оно
тащит куда-то за пределы богоустановленного брака), но и
других наших порывах, следовать которым было бы пагубно и
ужасно глупо. Страсть к пустым разговорам и
препирательствам, к ненужным вещам, к пустым развлечениям
— ко многому тому, что, как мы сами понимаем,
является пустым и вредным — но тем не менее,
властвующим над нашей жизнью.
И вот Святой Дух созидает в нас воздержание —
способность говорить «да» нашему подлинному
благу и предназначению, и поэтому говорить
«нет» каким-то нашим страстишкам.
В наше время добродетель воздержания особенно непопулярна
— наша экономика функционирует благодаря тому, что
продает удовольствия, а реклама постоянно призывает
«брать от жизни все». Человеку, который от
чего-то отказывается, внушают, что он упускает что-то
важное, обедняет свою жизнь — ведь он мог бы взять
кредит и купить то и это, и еще, и еще, пока бы ему не
перестали бы выдавать кредиты… Впрочем, и в
античном мире людям надо было объяснять, чем так важно
воздержание.
Святой Апостол Павел сравнивает христианскую жизнь с
тренировкой атлета: «Все подвижники воздерживаются
от всего: те для получения венца тленного, а мы —
нетленного»
(1Кор.9:25). Спортивные состязания были очень популярны в
античном мире, как и сейчас. Как и в наши дни, атлеты
подвергали себя изнурительным тренировкам, соблюдали режим
дня, ели строго определенную пищу, все для того, чтобы
добиться своей цели — победить в соревнованиях,
пережить короткий момент славы, получить венец. В
античности на голову победителя возлагали венок из
лавровых листьев, который увядал через несколько часов;
именно поэтому Апостол называет его «тленным»,
то есть портящимся. Христианин же трудится и подвизается
— от слова «подвиг» — ради того,
чтобы обрести жизнь вечную, бесценную награду, которая
пребудет с ним всегда.
Людям часто кажется нормальным и естественным прилагать
огромные усилия для того, чтобы добиться чего-то тленного
— денег и почестей, которые через какое-то время
неизбежно выскользнут у них из рук. Кто из нас помнит
имена олимпийских чемпионов десятилетней давности? А
столетней?
Христианин призван обрести славу, с которой ничто не может
сравниться — его примет, одобрит, похвалит не толпа
на стадионе, а сам Бог, Создатель и Спаситель мира, не
болельщики, которые его скоро забудут, а Христос, с
которым он пребудет в вечности.
И чтобы обрести эту славу, христианский подвижник усмиряет
и порабощает тело свое — как всадник обуздывает
своевольного коня. Он полагает себе главную цель —
святость, и приносит в жертву этой цели свои сиюминутные
хотения и аппетиты. Он видит перед собой цель —
жизнь вечную и блаженную, и охотно и радостно ограничивает
себя во всем, чтобы достигнуть ее.
Источник
Владимир Ковальджи
В традиционном христианстве воздержание, в том числе сексуальное, играет большую роль. И не только в монашеской аскетике, но и в жизни мирян (многодневные посты и т.д.) В чем его сходство и различие по сравнению с подобными практиками, например, в восточных религиозных традициях?
Сходство – только внешнее. Понимание же отличается радикально.
Это обусловлено тем, что только в христианстве присутствует т. ск. «диалектика тела»: с одной стороны, оно «темница духа» и источник «плотских соблазнов» (см. слова ап. Павла о «законе плоти», противоборствующем «закону духа»); с другой стороны, оно же – «храм» (и не просто духа, но Духа Святого – см. того же ап. Павла) и призвано к преображению в последнем воскресении и вечности (ключевой момент христианской веры – телесное воскресение, «бесплотные души в раю» – это не христианство!)
В большинстве же иных религиозных систем и мировоззрений телесное и духовное противопоставляется (либо, напротив, смешивается). Следствия противопоставления двояки. Если тело, в отличие от духа, безнадежно несовершенно и способно лишь к низшему и временному существованию, то оно есть лишь тяжелая гиря на крыльях чистого духа, и путь духовного совершенствования лежит через отрицание и отвержение телесности как таковой. Или же, наоборот, животная по сути жизнь тела настолько принципиально отличается от высшей жизни духа, что и отвергать-то нечего и незачем. Смешение же телесного и духовного (через сведение, а точнее – низведение духовного к «энергиям») порождает по сути чистый материализм (например, своеобразное утонченное эпикурейство даосизма).
Христианству чужд как разрыв человека на дух и тело, так и стирание граней между ними. Ибо весь смысл христианства – во Христе. Который, согласно главным догматам веры, есть одновременно совершенный Бог и совершенный человек (во всем, кроме греха, подобный нам). А человек – есть «воплощенный дух» и никак иначе. Временный разрыв духа и тела – это смерть, это ужас, это ненормальное и болезненное последствие грехопадения, которое будет некогда окончательно исцелено воскресением, т.е. восстановлением духовно-телесной цельности человеческого существа.
Поэтому в христианской аскетике нет презрения к телу. Она вполне прагматична и утилитарна. В результате грехопадения человеческая природа испорчена, нарушен баланс, иерархия. Ослабленный отпадением от Бога дух утратил законное первенство, и теперь тело и его низшие желания управляют человеком гораздо более, чем разумный дух. Дух потерял свою первозданную и богоподобную свободу, попал в рабство. На пути исправления необходимо «поставить на место» плоть. Ибо «ослик на дедушке едет верхом» – это ненормально. Кстати, именно образ «ослика» применял преп. Серафим Саровский, говоря об отношении к телу. Мы не должны всячески ублажать ослика, забывая о своих делах и о его функции – везти нас, куда нам нужно. Но и не должны слишком морить ослика, а то никуда не доедем!
Все это – о воздержании вообще. А каковы особенности воздержания в сексуальной сфере?
Здесь два момента. Первый (и основной) – четкое и принципиальное разделение отношения к интимным отношениям в браке и вне брака. Это как денежная купюра – одно дело, если вы ее получили законным путем, другое – если украли. Т.е. вне брака (или в разлуке с супругом) в христианстве вопрос о воздержании или невоздержании не ставится вообще. Нет, и точка. Поэтому, кстати, ошибочно говорить, что монах дает обет «целомудрия» в смысле полового воздержания. Он дает лишь обет безбрачия. А так – все христиане до или вне брака ничем от него в этом плане не отличаются.
Второй момент – супружеское воздержание. Надо признать, что, к сожалению, в средневековом христианстве (и сейчас иногда можно с этим встретиться и в православии, и в католичестве, и в некоторых протестантских течениях) были весьма сильны негативный взгляд на сексуальность вообще и тенденция к ее подавлению. В результате многие люди, поверхностно наслышанные о Библии, искренне уверены, что грехопадение заключалось… в совокуплении Адама с Евой! Повторюсь: и сейчас, увы, в церковной среде довольно распростанен «функциональный» взгляд на супружеские отношения, т.е. на их необходимость и позволительность исключительно для зачатия.
Ап. Павел велел супругам «не уклоняться друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве». Вне «упражнения в посте и молитве» (и вне взаимного согласия!) воздержание от супружестких интимных отношений не только бессмысленно, но и может быть разрушительным для брачного союза.
Посты же в христианстве, в свою очередь, не являются просто диетой и аскезой «вообще» или «для здоровья», а наполнены и обусловлены определенным смыслом. Кроме ранее упомянутого указания «ослику» его места и восстановления господства духа, это периоды молитвы и покаяния, привязанные и направленные к определенным праздникам и воспоминаниям церковного года. Так, главный пост – Великий – является духовной подготовкой к Страстной седмице и Пасхе. А глубокое молитвенное переживание этих величайших для верующего событий уже само по себе, вне всяких формальных правил, вполне естественно ведет к отложению плотских радостей и утех.
Во многих традициях говорится о сублимации сексуальной энергии в жизненную, творческую и т.п.
Почему бы и нет? Как следствие – это вполне возможно. Но не как цель. Этой цели в христианстве нет и не может быть, ибо его цели лежат за пределами «здоровья», «долголетия» и проч. «Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и это все приложится вам». Второстепенное приложится в той мере, в которой это нужно для главного. Сублимация энергии – чисто технический момент для христианина, сам по себе не имеющий никакого принципиального значения. Если, скажем, я увеличу за счет сексуальной свою жизненную и творческую энергию, но направлю ее не к Богу, а ко греху – что мне в том пользы?
К тому же, честно говоря, однозначность в вопросах сублимации вообще немного сомнительна. Пушкин, скажем, особым аскетизмом на любовном фронте не отличался…
Согласно Тантре, самое сакральное в жизни человека – рождение, смерть и сексуальный союз. Вы согласны с таким утверждением?
И да, и нет. С одной стороны, выбор этих моментов очевиден. Начало и конец – что может быть таинственнее и священнее? И соединение двух в одно, «в одну плоть» – естественно, тоже. И ап. Павел говорил, что «тайна сия велика есть». Но, конечно, речь была о тайне брака, а не секса вообще. Впрочем, в Писании говорится и о том, что совокупляющийся с блудницей становится с ней «одной плотью» – но это уже в обратном, отрицательно-греховном смысле. Так что, тайна секса в чем-то всегда одинакова, а в чем-то (и в главном) имеет прямо противоположную окраску. Поэтому позвольте мне заменить третье в этом изречении на «брачный союз». Это действительно великое и сакральное. Двое из разности приходят в единство через любовь. Это не только чудо, но и некое прикосновение к самой непостижимой тайне – тайне Божественного триединства в Любви.
С другой стороны, для христианина этот список не полон. Между рождением и смертью сакрален не только брак, но и многое другое, начиная с самого главного таинства Церкви – Евхаристии.
Хотя, если позволите, закончу на иронической (хотя и невеселой) ноте. Большинство «номинальных православных» появляются в храме ровно трижды: дважды их приносят на руках (младенцами – крестить, покойниками – отпевать), один раз приходят своими ногами – на венчание. Весьма «тантрично»…
Страница Владимира Ковальджи
Источник
Пост обязательно предполагает воздержание. И, хотя много уже было сказано и много, наверное, еще будет сказано о том, что «гастрономическая» составляющая поста не является главной и тем более единственной, она тем не менее наличествует. И практически неизменно вызывает те или иные преткновения. Кто-то усваивает ей некую абсолютную ценность – и ошибается. А кто-то, напротив, полагает, что она совсем не важна, и также совершает ошибку. Один, не рассчитывая силы и не сообразуясь с состоянием своего организма, стремится поститься максимально строго, стараясь исполнить предписания Типикона, и попадает в результате на больничную койку. Другой же, обладая отменным здоровьем и недюжинной телесной крепостью, искренне убежден, что без «разрешения на молочное» пост ему никак не пережить.
Необходимо, постясь, следовать царским путем: не брать на себя ноши непосильной, но не забывать, что пост требует подвига
Вне всякого сомнения, «не человек для субботы, а суббота для человека» (Мк. 2, 23). И точно так же не человек для поста, а пост для человека. И потому необходимо, постясь, следовать царским, то есть средним путем: не брать на себя ноши непосильной, не поститься строже, чем позволяют возможности организма, но не забывать при этом о том, что пост требует подвига, утеснения плоти, и ощущаться это утеснение должно обязательно, иначе в чем же будет заключаться подвиг? И я уверен, что какими бы разумными людьми, какими бы здравомыслящими мы ни были, а правильнее все-таки, когда христианин, готовясь к посту, советуется с духовником обо всем, в том числе и о так называемой гастрономической его стороне.
Почему воздержание все же так важно? Человек по самой природе своей естественным образом стремится к благобытию. Но в состоянии падшем наши представления о том, что именно является этим благобытием, оказываются существенно искаженными, и чаще всего «благом» мы считаем удовлетворение своих страстей – пусть не грубых, очевидных, а тонких и прикровенных. Однако все взаимосвязано, и, не подвизаясь для того, чтобы отсечь одну какую-то страсть, мы закономерным образом оказываемся беззащитными и перед другой. А воздержание в еде становится как бы некой базой, первым и самым простым опытом отказа от того, что доставляет нам удовольствие – не греховное, вполне невинное. Но именно этот отказ, добровольный, невынужденный, помогает нам хотя бы немного укрепить свою волю, дает, с одной стороны, представление о том, насколько мы в действительности зависимы от своей плоти и ее желаний, а с другой – позволяет эту зависимость существенно ослабить.
Воздержание в еде становится некой базой, первым опытом отказа от того, что доставляет нам удовольствие
Человек, постясь, отказывается ради Бога, ради своей душевной пользы от того, что ему самому нравится, отказывается от того, без чего в принципе может обойтись, но без чего обойтись ему вместе с тем трудно. И делает это не по собственному произволу, а из послушания Церкви, стараясь, насколько это для него возможно, приблизиться к исполнению требований Устава. Поступая так, он может, подобно Псалмопевцу, сказать в молитве: «Виждь смирение и труд мой и остави грехи моя» (Пс. 24, 18) – если, конечно, он не только смиряется перед предписаниями Типикона, но и мыслит о своем посте смиренно – не как о высокой добродетели, а как о том делании, которое естественно для кающегося грешника.
Однако можно ли думать, что все сказанное исчерпывает и закрывает тему воздержания? Что, определив меру телесного поста и приобретя правильное к нему отношение, мы исполнили все, что воздержания касается? Конечно же, нет.
Современный человек по преимуществу – человек потребляющий. Дух потребительства глубоко проник в наши сердца – настолько глубоко, что нам трудно не относиться потребительски не только к миру, в котором мы живем, к людям, но и к Богу: мы постоянно чего-то ожидаем от Господа, чего-то требуем, а не получая требуемого, обижаемся и ропщем на Него.
И воздержание – лучший способ, чтобы объявить войну потребителю в себе самом. Утеснение себя в пище носит, повторюсь, ограниченный характер. Мы все, наверное, помним ослика Ходжи Насреддина, которого он приучал к умерщвлению плоти: каждый день Ходжа уменьшал меру корма для него, пока, наконец, придя в хлев, не увидел, что ослик лежит на земле бездыханный. Но вот воздержание от того, что мы потребляем с излишком, от того, что отнюдь не является необходимым или же просто вредно для нас, – здесь у нас для подвига поле поистине необъятное.
Хотя бы несколько примеров. Мы все, даже если Господь не наделил нас даром красноречия, очень много согрешаем языком. И в особенности способствует этому наше обыкновение говорить, не думая, не остерегаясь, говорить больше необходимого. Если мы решимся постом хотя бы немного ограничить себя в беседах, в которых нет нужды, решимся не говорить, не подумав, решимся не произносить того, о чем совесть наша явно свидетельствует, что делать этого не нужно, – мы получим огромную пользу, и такое воздержание будет весьма похвальным.
Сколько лишней информации потребляет современный человек! Она вливается в нас неконтролируемым потоком с телеэкранов, с компьютерных мониторов, из соцсетей, динамиков наших радиоприемников и автомагнитол. Мы перегружены ею, наша нервная система не выдерживает такого обилия раздражителей, а ум не в состоянии полноценно проанализировать и оценить все, что мы видим и слышим. И слово Божие, настолько необходимое нашей душе, скрывается во всем этом многообразии новостей, историй, слухов, в пестроте видео- и фоторяда, словно то самое семя из евангельской притчи – в терниях. Потому однозначно: ограничение информации, контроль в отношении ее, своего рода «информационный пост» – обязательная составляющая подвига Четыредесятицы, без него никак и ни в чем не преуспеть.
Ограничение информации – обязательная составляющая подвига Четыредесятицы
Есть такое явление нынешней реальности, как шопинг. Что-то в жизни не так, замучили проблемы, на душе тяжело – что в такой ситуации нужно делать? Правильно – покупать! Покупка заставляет оживиться, улучшает настроение, повышает жизненный тонус, помогает забыть о сложностях и противоречиях, человек радуется, надеется на лучшее, пока вновь не заунывает и не почувствует, что пришла пора непременно прогуляться по магазинам. И ладно, если бы этот «волшебный рецепт» был доступен лишь тем, у кого денег куры не клюют! Есть сегодня такая не менее волшебная вещь, как кредитная карта: денег не просто нет – ты на самом деле по уши в долгах, но у тебя сохраняется замечательная возможность – продолжать покупки, а затем, порадовавшись немного, погружаться в печаль оттого уже, что совершенно непонятно, как возмещать заимствованное и выплачивать в придачу к этому проценты. Воздержание от лишних, не обусловленных необходимостью покупок, от покупок как развлечения – важнейшее духовное упражнение для современного человека. Подвизаясь в нем, он укрепляет волю, избавляется от новых поводов к унынию (из-за очередной растраты), сберегает те средства, благодаря которым может приобрести в конечном итоге что-то действительно нужное или даже помочь нуждающемуся.
Воздержание – такое, всестороннее – дает душе огромную силу и свободу
Я думаю, каждый сможет достроить этот ряд, если внимательно вглядится в свою жизнь, постарается понять, что в ней буквально просится в «корзину», от чего пришла пора ее освободить. Воздержание – такое, всестороннее – дает душе огромную силу и свободу, дарит возможность увидеть реальность совершенно иначе, не зацикливаясь на том, что буквально все в ней – объект для потребления.
И этого мало. Оно освобождает в нашем сердце для начала хотя бы маленький уголок для того, что в идеале должно его наполнять: для того духовного содержания, которое, собственно, и есть жизнь – в подлинном, не искаженном смысле.
Это первый, по-настоящему важный плод поста – правильного, в разуме проводимого.
Источник