Помещик всецело овладевал крестьянином в свою пользу
“Последыш” – это единственный текст, который успел написать Некрасов для второй части своего произведения. Поэтому за этим текстом сохранился подзаголовок “Из второй части”.
Эта вторая часть поэмы (или ее еще называют просто отдельной главой), написанная в 1872 году, через 11 лет после отмены крепостного права, показывает неприятие помещиком Утятиным реальности. Тема логически продолжает ту, что начата в главе “Помещик” из первой части поэмы.
Часть “Последыш” открывается картиной сенокоса в жаркую летнюю пору. Наши странники дошли до приволжской деревни Валахчина. Их тоже взяла охота покосить, и они с удовольствием помогают здешним мужикам -вахлакам.
Часть “Последыш”
Здешний староста Влас приказывает мужикам в присутствии местного помещика играть роль прежних крепостных. За это родственники князя обещают отдать крестьянам поемные луга:
Рассердится — поклон ему!
Похвалит вас — «ура» кричи…
Портрет помещика Утятина имеет гротескную деталь:
И — разные глаза:
Один здоровый — светится,
А левый — мутный, пасмурный,
Как оловянный грош!
Такое описание совпадает с образом булгаковского Воланда в романе “Мастер и Маргарита”. Но если для Булгакова разные глаза (один живой и светящийся, другой мертвый и пустой)- символ загадочной амбивалентности, то для Некрасова – это признак хромой, ничтожной души. Левый глаз Утятина стал таким от шока, перенесенного после отмены крепостного права:
Хватил его удар!
Всю половину левую
Отбило: словно мертвая
И, как земля, черна…
Пропал ни за копеечку!
Известно, не корысть,
А спесь его подрезала…
С помощью трагикомической антитезы (еле дышащий инвалид-барин и преклоняющиеся перед ним мужики-богатыри) поэт воссоздает картину унижения народа, которое еще недавно было реальностью.
Через сатирическое изображение князя Утятина, или “последыша” (то есть последнего барина) автор показал, что многие дворяне никак не могут справиться с тем, что власть их потеряна.
Некрасов намеренно утрирует картину холопского уничижения с помощью разных эпизодов. Он вызывает таким образом гнев и омерзение перед тем, что составляло историю России столь долгое время.
Бурмистр) перед помещиком,
Как бес перед заутреней,
Юлил: «Так точно! Слушаю-с!»-
И кланялся помещику
Чуть-чуть не до земли.
А лакей Ипат до сих пор самозабвенно служит барину и даже не рад отмене крепостного права.
Он даже не понимает, что помещик третирует его как неживой предмет, вещь для забавы.
Вот одно из садистских развлечений Утятина: опускал Ипата в прорубь в одном неводе, вытаскивая его оттуда в другом. То есть не дозволял даже лакею самому выходить из ледяной воды. Раб должен был ждать, пока барин сам его оттуда вытащит…
А уже постаревшего своего лакея князь заставил играть на скрипке, посадив на верх телеги в метель. Кучеру он велел гнать быстрее! Конечно, бедный Ипат упал и сани проехались по нему.
Но Ипат не испытывает к самому себе никакого сочувствия, так как искренне не считает себя человеком, чего-либо достойным. Он мыслит себя вещью, которая создана для барского угождения и полностью в господском распоряжении.
Смерть Агапа Петрова
Долго ломали комедию перед Утятиным, пока один мужик, Агап Петров, доведенный руганью князя до предела, не сорвался на гнев:
Крестьянских душ владение
Покончено. Последыш ты!
Последыш ты!..
И князя опять хватил удар.
Приказ: пред всею вотчиной, В присутствии помещика, За дерзость беспримерную Агапа наказать.
Чтобы вылечить князя, несерьезный временный бурмистр Клим выдумал новую комедию: уговорили Агапа изображать стоны и крики, как будто и впрямь его бьют розгами. На самом деле его поили вином в это время.
Но “непоклончивый” Агап не выдержал такой гнусной, унизительной комедии и умер почти в тот же день…
Так Некрасов показал нам, что есть разные характеры на Руси: есть прирожденные лакеи, а есть такие натуры, как у Агапа, что имеют свое достоинство. Они не созданы для рабства, для них оно – мучение.
Душа Агапа от шутовской комедии его односельчан сломалась, и надорвалась его жизнь.
Эволюция проблематики
Глава “Последыш”
Посмотрев в первой части поэмы достаточно, наши герои теперь не спрашивают больше у встречных людей, хорошо ли им живется. Оставив сей наивный вопрос, они отвечают деду Власу, что ищут теперь именно мужицкое благосостояние.
Они поняли за время странствий, что всем живется трудно, но крестьянам труднее всего. Горе попов и помещиков – ничто в сравнении с бедами крестьянскими. И в них просыпается сочувствие к своему собственному сословию. Оно теперь занимает их больше, чем поиски счастливого сословия:
Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошенной волости,
Избыткова села!..»
Однако в деревне Валахчина они увидели лишь гиперболическое изображение мужицкого унижения перед бывшим барином. И когда тот умер, наследники князя и не думают отдавать им те луга и выгоды, что обещали им за всю сыгранную комедию холопского подчинения.
Не забывайте ставить лайки, если понравилась статья.
Подписывайтесь на канал, и пишите свое мнение в комментариях!
С самого начала образ соседнего помещика Оболта-Оболдуева подан иронически, а так же тонко показана стена враждебности и отчужденности, существующая между сословиями:
Гаврило Афанасьевич,
Должно быть, перетрусился,
Увидев перед тройкою
Семь рослых мужиков.
Он пистолетик выхватил,
Как сам, такой же толстенький (…)
Но мужики объясняют ему, что им просто нужно побеседовать “Без смеха и без хитрости, По правде и по разуму”, и на то просят его честное слово. Он дает им свое дворянское слово, но мужики отвергают его:
-«Нет, ты нам не дворянское,
Дай слово христианское!
Дворянское с побранкою,
С толчком да с зуботычиной,
То непригодно нам!»
Итак, дворянин согласился, и мужики спрашивают его, счастливо ли живет он на Руси. Помещик начинает издалека: он решил объяснить сначала мужикам, что значит родовитый дворянин.
Глава “Помещик”. Рассказ Оболта-Оболдуева.
С иронией автор повествует о том, как помещик гордится тем, что на самом деле не содержит в себе ничего достойного. Один его предок, Оболдуй, тешил государыню своими прирученными зверями. Он дал ободрать своего ручного медведя дикому, чем очень потешил государыню и за то получил звание дворянина.
Как-то сразу здесь вспоминается фраза Экзюпери: “Мы в ответе за тех, кого приручили“. И жестокость того Оболдуя, и его говорящая фамилия становится сразу понятной и нам, читателям, и мужикам.
Другой же его предок был вор и поджигатель, казненный, но зато еще в те поры дворянин.
Итак, иронически Некрасов показывает, как помещики имели почет совершенно незаслуженный.
В чем было счастье помещика
Оболт-Оболдуев упивается своими воспоминаниями, как все перед ним кланялись – и народ, и лес, и нива (здесь применяется олицетворение):
Всё веселило барина,
Любовно травка каждая
Шептала: «Я твоя!»
Помещики, не делая ничего, имели все: задавали праздники по два месяца, имели охотников, “музыкантиков”, актеров, “Прислуги — целый полк!”
Довольно долго помещик ностальгирует по своей любимой забаве – охоте. Здесь невозможно не вспомнить Николая и Наташу Ростовых, также всем сердцем обожавших охоту.
Кстати, роман “Война и мир” вышел в том же году, что написана данная глава поэмы (1865). Но если Толстой передает доброжелательно упоение Ростовых охотой, то Некрасов – с явным сатирическим оттенком (хотя сам он в жизни тоже очень любил охоту и был настоящим барином).
Мужики исподтишка посмеиваются над рассказом Оболдуева.
И вдруг его восхищение сценой охоты переходит в рьяную печаль по потерянной власти:
Ни в ком противоречия,
Кого хочу — помилую,
Кого хочу — казню.
Закон — мое желание!
Кулак — моя полиция!
Удар искросыпительный,
Удар зубодробительный,
Удар скуловорррот!..»
А вот здесь уже появляются будущие интонации Салтыкова-Щедрина, который чуть позже (70-80-е годы) станет показывать помещиков с явным сарказмом.
У Некрасова эта ода самодурству выглядит тем ярче, чем она неожиданней в устах якобы добренького помещика.
Не отдает себе отчета помещик, сколь унизительны для его слушателей слова о том, как господа “допускали” к себе мужиков по большим праздникам. Оболдуевы “не брезговали”, хотя “страдало обоняние” и приходилось после мужиков “отмывать полы”:
Моя супруга, бабушка,
Сынишки, даже барышни
Не брезгуют, целуются
С последним мужиком.
Помещик сетует, что времена его власти и милости прошли. Теперь мужик не всегда встает и кланяется ему. Леса его и сады вырубают, усадьбы и те разносят на дрова.
Прежний порядок прошел, а новый еще не наступил. И в этих сетованиях Оболдуева есть здравое зерно:
Глава “Помещик”. Рассказ Оболта-Оболдуева.
На всей тебе, Русь-матушка,
Как клейма на преступнике,
Как на коне тавро,
Два слова нацарапаны:
«Навынос и распивочно».
И герой погружается в искренние раздумья. А что, если правда он не правильно понял, в чем заключается его предназначение? Что, если оно не в том, чтобы просто “имя древнее, Достоинство дворянское Поддерживать охотою, Пирами, всякой роскошью И жить чужим трудом”?
Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо божие,
Носил ливрею царскую,
Сорил казну народную
И думал век так жить…
И “помещик зарыдал”. Его слезы, пожалуй, оправдывают его и в наших глазах, и в глазах наших героев. Ибо мужики в своем добродушии “чуть тоже не заплакали”,
Подумав про себя:
«Порвалась цепь великая,
Порвалась — расскочилася:
Одним концом по барину,
Другим по мужику!..»
Этим заключением странников заканчивается глава.
И настоящего человеческого счастья в ней нет совсем, потому что упоение своей властью и жизнь за счет чужого труда и страдания – это не счастье, а деградация души.
Не забывайте ставить лайки, если понравилась статья.
Подписывайтесь на канал, и пишите свое мнение в комментариях!
Косы и грабли мгновенно опускаются, и он спешит домой, где, наскоро пообедавши, ложится отдыхать, наказывая разбудить себя невступно в три часа.
Покуда он отдыхает, и на лугу царит глубокий сон. Надобно сказать, что в имении Пустотелова заведен такой порядок, что крестьянам разрешается топить печи только по воскресеньям. Распоряжение это сделано под предлогом устранения пожарных случаев, но, в сущности, для того, чтоб ни одной минуты барской работы, даже для приготовления пищи, не пропадало, так как и мужики и бабы всю неделю ежедневно, за исключением праздников, ходят на барщину. Поэтому крестьяне горячей пищей пользуются только по праздникам, а в будни довольствуются исключительно тюрей из черного хлеба, размоченного в воде.
Вообще заведенные Арсением Потапычем порядки крайне суровы. Он всецело овладел рабом в свою пользу и дает ему управляться у себя лишь урывками. По праздникам (а в будни только по ночам) мужики и бабы вольны управляться у себя, а затем, пока тягловые рабочие томятся на барщине, мальчики и девочки работают дома легкую работу: сушат сено, вяжут снопы и проч. Почти нет той минуты в сутках, чтобы в последовских полях не кипела работа; три часа в течение дня и немногим более в течение ночи – вот все, что остается крестьянину для отдыха. Но, сверх того, Пустотелов и прихотлив. Он требует, чтоб мужичок выходил на барщину в чистой рубашке, чтоб дома у него было все как следует, и хлеба доставало до нового, чтоб и рабочий скот, и инструмент были исправные, чтоб он, по крайней мере, через каждые две недели посещал храм Божий (приход за четыре версты) и смотрел бы весело. Он желает, чтоб про него говорили, что он не только образцовый хозяин, но и попечительный распорядитель.
В три часа Арсений Потапыч опять на своем посту. Рабочие и на этот раз упередили его, так что ему остается только признать, что заведенная им дисциплина принесла надлежащий плод. Он ходит взад и вперед по разбросанному сену и удостоверяется, что оно уже достаточно провяло и завтра, пожалуй, можно будет приступить к уборке. Подходит к косцам, с удовольствием видит, что к концу вечера и луг будет совсем выкошен.
– Старайся, братцы, старайся! – поощряет он мужичков, – ежели раньше выкосите – домой отпущу!
Жар помаленьку спадает; косцы в виду барского посула удваивают усилия, а около шести часов и бабы начинают сгребать сено в копнушки. Еще немного, и весь луг усеется с одной стороны валами, с другой небольшими копнами. Пустотелов уселся на старом месте и на этот раз позволяет себе настоящим образом вздремнуть; но около семи часов его будит голос:
– Готово, Арсений Потапыч!
Луг выкошен окончательно; сено тоже сгребено в копны; сердце образцового хозяина радуется.
– Спасибо, молодцы! – произносит он благосклонно, – теперь можете свою работу работать!
– Уж и трава нынче уродилась – из годов вон! – хвалят мужички.
– Да, хороша трава; дал бы только Бог высушить да убрать без помехи.
Он обращает глаза к западу и внимательно смотрит, как садится солнышко. Словно бы на самом краешке горизонта тучка показывается… или это только так кажется?
– Смотри, ребята, как бы солнышко в тучку не село! – беспокоится он.
– Помилуйте, Арсений Потапыч! как есть чисто садится! Самый завтра настоящий день для сушки будет!
– Ну, спасибо! расходись по домам!
По уходе крестьян образцовый хозяин с четверть часа ходит по лугу и удостоверяется, все ли исправно. Встречаются по местам небольшие махры, но вообще луг скошен отлично. Наконец он, вяло опираясь на палку, направляется домой, проходя мимо деревни. Но она уж опустела; крестьяне отужинали и исчезли на свой сенокос.
– Бог труды любит, – говорит он и, чувствуя, как всем его телом овладела истома, прибавляет: – Однако как меня сегодня разломало!
– Что сегодня больно рано? неужто уж пошабашили? – встречает его Филанида Протасьевна.
– Кончили. Устал до смерти. Хорошо бы теперь чайку горяченького испить.
– Что ж, можно самовар поставить велеть…
– Нет, что уж! – не велики бара, некогда с чаями возиться. Дай рюмку водки – вот и будет с меня!
Пустотелов выходит на балкон, садится в кресло и отдыхает. День склоняется к концу, в воздухе чувствуется роса, солнце дошло до самой окраины горизонта и, к великому удовольствию Арсения Потапыча, садится совсем чисто. Вот уж и стадо гонят домой; его застилает громадное облако пыли, из которого доносится блеянье овец и мычанье коров. Бык, в качестве должностного лица, идет сзади. Образцовый хозяин зорко всматривается в даль, и ему кажется, что бык словно прихрамывает.
– Филанидушка! – зовет он жену, – смотри, никак, бык-то храмлет!
– Ничего не храмлет – так тебе показалось… бык как бык! – успокоивает мужа Филанида Протасьевна, тоже всматриваясь в даль.
– Эй, смотри, не храмлет ли?
На этом быке лежат все упования Пустотеловых. Они купили его, лет шесть тому назад, в «Отраде» (богатое имение, о котором я упоминал выше) еще теленком, и с тех пор, как он поступил на действительную службу, стадо заметно начало улучшаться.
Через четверть часа стадо уж перед балконом. К счастью, Арсений Потапыч ошибся; бык не только не хромает, но сердито роет копытами землю и, опустивши голову, играет рогами. Как есть красавец!
Повторяется тот же процесс доения коров, что и утром, с тою лишь разницею, что при нем присутствует сам хозяин. Филанида Протасьевна тщательно записывает удой и приказывает налить несколько больших кружек парного молока на ужин.
Ужинают на воздухе, под липами, потому что в комнатах уже стемнело. На столе стоят кружки с молоком и куски оставшейся от обеда солонины. Филанида Протасьевна отдает мужу отчет за свой хозяйственный день.
– Я сегодня земляники фунтов пять наварила да бутыль наливки налила. Грибы показались, завтра пирог закажу. Клубника в саду поспевает, с утра собирать будем. Столько дела, столько дела разом собралось, что не знаешь, куда и поспевать.
– Ты бы деток клубничкой-то полакомила.
– И лесной земляники поедят – таковские! Плохо клубника-то родилась, сначала вареньем запастись надо. Зима долга, вы же вареньица запросите.
– Умница ты у меня.
– А что я тебе хотела сказать! Хоть бы пять фунтиков сахарного вареньица сварить – не ровен час, хорошие гости приедут.
– Сахар-то, матушка, нынче кусается; и с медком хороши.
Ужин кончается быстро, в несколько минут. Барышни, одна за другой, подходят к родителям проститься.
– Хорошо учились? – спрашивает отец гувернантку, Авдотью Петровну Веселицкую, которая присутствует при прощанье и машинально твердит: «Embrassez la main! embrassez la main!»[60]
– Ничего… недурно.
– Кроме Варвары Арсеньевны, – жалуется Филанида Протасьевна. – Совсем по-французски учиться бросила. Сегодня, за леность, Авдотья Петровна ее целый час в углу продержала.
– Нехорошо, Варя, лениться. Учитесь, дети, учитесь! Не бог знает, какие достатки у отца с матерью! Не ровен час – понадобится.
Дети расходятся, а супруги остаются еще некоторое время под липами. Арсений Потапыч покуривает трубочку и загадывает. Кажется, нынешнее лето урожай обещает. Сенокос начался благополучно; рожь налилась, подсыхать начинает; яровое тоже отлично всклочилось. Коли хлеба много уродится, с ценами можно будет и обождать. Сначала только часть запаса продать, а потом, как цены повеселеют, и остальное.
– Помнишь, Филанидушка, – говорит он, – те две десятинки, которые весной, в прошлом году, вычистили да навозцу чуть-чуть на них побросали – еще ты говорила, что ничего из этой затеи не выйдет… Такой ли на них нынче лен выскочил! Щетка щеткой!
– Ну, и слава Богу, что ошиблась. И с маслом будем, и с пряжей. В полях-то как?
– И в полях хорошо. Рожь уж обозначилась: сам-сём, сам-восемь ожидать можно. Только бы Бог благополучно свершить помог.
– А помнишь… три года назад?
– Да, тоже надеялись…
Арсений Потапыч даже вздрагивает при этом напоминании. И три года тому назад, в это самое время, все шло весело, как вдруг, в самый разгар надежд, откуда ни возьмись град, и весь хлеб в одночасье в грязь превратил. Уцелело только дальнее поле, мало удобренное, на котором едва на семена собрали. Как только их Бог в ту пору спас – он и не понимает. Всю зиму он тогда колотился; скот чуть не переморил, держа на одной соломе, а для собственного продовольствия призанял у соседей ржи да и заперся в усадьбе. Ни сам никуда не ездил, ни у себя никого не принимал, а дочки в затрапезе проходили.
Êàê ÿ óæå ãîâîðèë, â íàøóìåâøåì (è âñ¸ åù¸ î÷åíü äàæå øóìÿùåì) ñåðèàëå «Êðåïîñòíàÿ» ïîêàçàíû îòíîøåíèÿ â ïîìåùè÷üèõ óñàäüáàõ, íå èìåþùèå íè÷åãî îáùåãî ñ èñòîðè÷åñêîé ðåàëüíîñòüþ. Êîòîðàÿ áûëà ñàìûì íàòóðàëüíûì êîøìàðîì. Àäîì äëÿ êðåïîñòíûõ êðåñòüÿí. Ïîæèçíåííîé êàòîðãîé è ýòî â ñàìîì ëó÷øåì ñëó÷àå.
Ýòî èçâåñòíî è ïî âîñïîìèíàíèÿì ñîâðåìåííèêîâ… è ïî äîíåñåíèÿì òàéíîé ïîëèöèè (ïîñëå ìÿòåæà äåêàáðèñòîâ èìïåðàòîðû ïî ïîíÿòíûì ïðè÷èíàì çà ïîìåùèêàìè ïðèñìàòðèâàëè).
Êàê èçâåñòíî, âëàñòü ðàçâðàùàåò, à àáñîëþòíàÿ âëàñòü ðàçâðàùàåò àáñîëþòíî. Ýòî ñêàçàë áðèòàíñêèé êàòîëè÷åñêèé èñòîðèê ëîðä Ýêòîí, íî ýòî â ïîëíîé ìåðå îòíîñèòñÿ ê ðîññèéñêèì ïîìåùèêàì ýïîõè êðåïîñòíîãî ïðàâà. Êîòîðàÿ äëèëàñü íåñêîëüêî ñòîëåòèé (!).
Èç ýòîãî ïñèõîëîãè÷åñêîãî ôàêòà è èç âûøåóïîìÿíóòûõ äîíåñåíèé è âîñïîìèíàíèé ìîæíî ñäåëàòü âåñüìà íåóòåøèòåëüíûé äëÿ «êâàñíûõ ïàòðèîòîâ» âûâîä.  êàæäîì ïîìåùè÷üåì èìåíèè ïîìåùèêè íå òîëüêî ïîêóïàëè è ïðîäàâàëè êðåïîñòíûõ (òàêèõ æå ëþäåé, êàê îíè ñàìè) êàê ñêîò, íå òîëüêî èçáèâàëè ïî ïîâîäó è áåç, íå òîëüêî èçäåâàëèñü êàê õîòåëè è êîãäà õîòåëè (äå-ôàêòî ïîìåùèêè áûëè íåïîäñóäíû).
Íî è ñîäåðæàëè öåëûå ãàðåìû êðåïîñòíûõ äåâóøåê è æåíùèí, êîòîðûõ íàñèëîâàëè êàê õîòåëè, êîãäà õîòåëè è ñêîëüêî õîòåëè. Ïðè÷¸ì íà÷èíàÿ ÷óòü ëè íå ñ 10-ëåòíåãî âîçðàñòà (ïåäîôèëèÿ è â òå ãîäû öâåëà áóéíûì öâåòîì).
Ýòî ê âîïðîñó îá «îñîáîé ðóññêîé äóõîâíîñòè, ìîðàëè è íðàâñòâåííîñòè» è «áåçäóõîâíîì è áåçíðàâñòâåííîì Çàïàäå». Ïîíÿòíî, ÷òî çàïàäíàÿ ýëèòà íå èç àíãåëîâ ñîñòîèò, íî òàì òàêèå «ðàçâëå÷åíèÿ» áûëè, ìÿãêî ãîâîðÿ, íå ïðèíÿòû â ñèëó îòñóòñòâèÿ êðåïîñòíîãî ïðàâà (ñèðå÷ü ðàáñòâà). À òàì ãäå îíî áûëî (â ÑØÀ) óæå òîãäà äå-ôàêòî ñóùåñòâîâàâøèå «ðàñîâûå çàêîíû», ìÿãêî ãîâîðÿ, íå ïîîùðÿëè ñåêñóàëüíûå îòíîøåíèÿ õîçÿåâ è ðàáûíü.
Ïîýòîìó â ðåàëüíîñòè óðîâåíü è äóõîâíîñòè, è ìîðàëè, è íðàâñòâåííîñòè íà Çàïàäå ïðîñòî íåñîïîñòàâèìî âûøå, ÷åì â Ðîññèè. Èáî íå áûëî òàì òðàäèöèè ïîâàëüíîãî èçíàñèëîâàíèÿ äåâî÷åê, äåâóøåê è æåíùèí ïðàêòè÷åñêèé âñåìè ïðåäñòàâèòåëÿìè ýëèòû îáùåñòâà â òå÷åíèå ñòîëåòèé.
Èñêëþ÷åíèÿ, íàâåðíîå, áûëè, íî îíè ëèøü ïîäòâåðæäàþò êîøìàðíîå ïðàâèëî èçíàñèëîâàíèå êðåïîñòíûõ áûëî íàñòîëüêî ðàñïðîñòðàíåíî, ÷òî ñ÷èòàëîñü… îòäåëüíûì è îáùåïðèíÿòûì âèäîì áàðùèíû. Ïðè÷¸ì íàñèëèþ ïîäâåðãàëèñü äàæå… äî÷åðè ïîìåùèêîâ, ðîæä¸ííûå èçíàñèëîâàííûìè èìè êðåñòüÿíêàìè. È ðîññèéñêàÿ ýëèòà ñ÷èòàëà ýòî âïîëíå íîðìàëüíûì.
×òîáû íå áûòü ãîëîñëîâíûì, ïðèâåäó íåñêîëüêî ïðèìåðîâ. Âîîáùå âåñü ñòðîé êðåïîñòíîãî õîçÿéñòâà, âñÿ ñèñòåìà õîçÿéñòâåííûõ è áûòîâûõ âçàèìîîòíîøåíèé ãîñïîä ñ êðåñòüÿíàìè è äâîðîâûìè ñëóãàìè áûëè ïîä÷èíåíû öåëè îáåñïå÷åíèÿ ïîìåùèêà è åãî ñåìüè ñðåäñòâàìè äëÿ êîìôîðòíîé è óäîáíîé æèçíè.
 òîì ÷èñëå, è ñåêñóàëüíîé, êîíå÷íî. Êñòàòè, ïîìåùèöû òîæå äå-ôàêòî íàñèëîâàëè ñâîèõ êðåïîñòíûõ (çà÷àñòóþ îáîåãî ïîëà), ïðèíóæäàÿ èõ ê ïîëîâûì îòíîøåíèÿì. Êîãäà õîòåëè, ñêîëüêî õîòåëè è êàê õîòåëè.
Ìàëî êîìó èçâåñòíî, ÷òî íàñèëîâàëè íå òîëüêî êðåïîñòíûõ. Íî è äî÷åðåé, æ¸í è ñåñò¸ð áîëåå ìåëêèõ äâîðÿí (òîæå âïîëíå ñåáå ñòàíäàðòíàÿ ïðàêòèêà, êîòîðóþ ðîññèéñêàÿ ýëèòà ñ÷èòàëà íîðìàëüíîé).
Ñëó÷àåâ, êîãäà â íàëîæíèöàõ ó êðóïíîãî ïîìåùèêà îêàçûâàëàñü íàñèëüíî óâåçåííàÿ îò ìóæà èäâîðÿíñêàÿ æåíà (èëè ñåñòðà, èëè äî÷ü) â ýïîõó êðåïîñòíîãî ïðàâà áûëî íåìàëî. Ïðè÷èíó ñàìîé âîçìîæíîñòè òàêîãî ïîëîæåíèÿ äåë òî÷íî îáúÿñíÿåò â ñâîèõ çàïèñêàõ íåêàÿ Å. Âîäîâîçîâà.
Ïî åå ñëîâàì, â Ðîññèè ãëàâíîå è ïî÷òè åäèíñòâåííîå çíà÷åíèå èìåëî áîãàòñòâî «áîãàòûì âñå áûëî ìîæíî». Íè÷åãî íå íàïîìèíàåò? Âïðî÷åì, â ñîâåòñêèå âðåìåíà «âñ¸ ìîæíî» áûëî êðóïíûõ ïàðòèéíûì, ñîâåòñêèì è õîçÿéñòâåííûì ÷èíîâíèêàì, ñèëîâèêàì è òàê äàëåå. Òàê ÷òî äàæå ïîñëå Îêòÿáðüñêîé ðåâîëþöèè íåêîòîðûå êîøìàðíûå ðîññèéñêèå òðàäèöèè íèêóäà íå äåëèñü…
Òàê ÷òî ïîëîæåíèå æ¸í, äî÷åðåé è ñåñò¸ð ìåëêèõ äâîðÿí íå ñèëüíî îòëè÷àëîñü îò ïîëîæåíèÿ êðåïîñòíûõ áàá è äåâîê. Òîëüêî æåíû íåçíà÷èòåëüíûõ äâîðÿí ïîäâåðãàëèñü ãðóáîìó íàñèëèþ ñî ñòîðîíû áîëåå âëèÿòåëüíîãî ñîñåäà, à êðåñòüÿíñêèå äåâóøêè è æåíùèíû ñî ñòîðîíû «ñâîèõ» ïîìåùèêîâ. È â òîì, è â äðóãîì ñëó÷àå ïîëèöèÿ íå ðåàãèðîâàëà íà æàëîáû íèêàê. Îïÿòü íè÷åãî íå íàïîìèíàåò?
À.Ï. Çàáëîöêèé-Äåñÿòîâñêèé, ñîáèðàâøèé ïî ïîðó÷åíèþ ìèíèñòðà ãîñóäàðñòâåííûõ èìóùåñòâ (íó, è èìïåðàòîðà, åññíî) ïîäðîáíûå ñâåäåíèÿ î ïîëîæåíèè êðåïîñòíûõ êðåñòüÿí (è äåÿíèÿõ ïîìåùèêîâ, ÷òî áûëî íåñêîëüêî áîëåå èíòåðåñíî), îòìå÷àë â ñâîåì îò÷åòå:
«Âîîáùå ïðåäîñóäèòåëüíûå [ïîëîâûå] ñâÿçè ïîìåùèêîâ ñî ñâîèìè êðåñòüÿíêàìè âîâñå íå ðåäêîñòü. Â êàæäîé ãóáåðíèè, â êàæäîì ïî÷òè óåçäå óêàæóò âàì ïðèìåðû Ñóùíîñòü âñåõ ýòèõ äåë îäèíàêîâà: ðàçâðàò, ñîåäèíåííûé ñ áîëüøèì èëè ìåíüøèì íàñèëèåì.
Ïîäðîáíîñòè ÷ðåçâû÷àéíî ðàçíîîáðàçíû. Èíîé ïîìåùèê çàñòàâëÿåò óäîâëåòâîðÿòü ñâîè ñêîòñêèå ïîáóæäåíèÿ ïðîñòî ñèëîé âëàñòè, è íå âèäÿ ïðåäåëà, äîõîäèò äî íåèñòîâñòâà, íàñèëóÿ ìàëîëåòíèõ äåòåé äðóãîé ïðèåçæàåò â äåðåâíþ âðåìåííî ïîâåñåëèòüñÿ ñ ïðèÿòåëÿìè, è ïðåäâàðèòåëüíî ïîèò êðåñòüÿíîê è ïîòîì çàñòàâëÿåò óäîâëåòâîðÿòü è ñîáñòâåííûå ñêîòñêèå ñòðàñòè, è ñâîèõ ïðèÿòåëåé»
Ïðèíöèï, êîòîðûé îïðàâäûâàë ãîñïîäñêîå íàñèëèå íàä êðåïîñòíûìè æåíùèíàìè, çâó÷àë òàê:
«Äîëæíà èäòè, êîëè ðàáà!»
Ó÷èòûâàÿ, ÷òî è â ñîâðåìåííîé Ðîññèè ðàáñòâî ÷ðåçâû÷àéíî ðàñïðîñòðàíåíî (ìíîãèì æåíùèíàì ïðîñòî ýëåìåíòàðíî íåêóäà áåæàòü îò íà÷àëüíèêà, ñîæèòåëÿ, ïîëèöèè, ìåñòíûõ áîãàòååâ, áàíäèòîâ è ò.ä.), íåóäèâèòåëüíî, ÷òî ýòîò êîøìàð ïðîäîëæàåòñÿ è ïîíûíå. Îñîáåííî â ïðîâèíöèè, ãäå ðîññèéñêèå æåíùèíû ïðàêòè÷åñêè áåççàùèòíû ïåðåä íàñèëüíèêàìè (è íå òîëüêî íåëåãàëüíûå èììèãðàíòêè).
Íàñèëèå â ïîìåùè÷üèõ óñàäüáàõ íîñèëî ñèñòåìàòè÷åñêè óïîðÿäî÷åííûé õàðàêòåð. Ïîñëå îêîí÷àíèÿ ðàáîò â ïîëå ãîñïîäñêèé ñëóãà (èç îñîáî äîâåðåííûõ), îòïðàâëÿåòñÿ êî äâîðó òîãî èëè èíîãî êðåñòüÿíèíà, â çàâèñèìîñòè îò çàâåäåííîé «î÷åðåäè», è óâîäèò äåâóøêó äî÷ü èëè ñíîõó, ê áàðèíó íà íî÷ü. Ïðè÷åì ïî äîðîãå çàõîäèò â ñîñåäíþþ èçáó è îáúÿâëÿåò òàì õîçÿèíó:
«Çàâòðà ñòóïàé ïøåíèöó âåÿòü, à Àðèíó (æåíó) ïîñûëàé ê áàðèíó»
Ýòî ïðîäîëæàëîñü ñòîëåòèÿìè. Ïîñëå ÷åãî î÷åíü ñòðàííî, ÷òî êòî-òî óäèâëÿåòñÿ ïðîñòî ÷óäîâèùíîé æåñòîêîñòè, ñ êîòîðîé âîññòàâøèå êðåñòüÿíå â Ãðàæäàíñêóþ âîéíó ðàñïðàâëÿëèñü ñ ïîìåùèêàìè è èõ ñåìüÿìè. À òàêæå ñî ñâÿùåííèêàìè, êîòîðûå îïðàâäûâàëè âåñü ýòîò óæàñ è òðåáîâàëè îò êðåñòüÿí ñìèðåíèÿ è ïîêîðíîñòè…
Â.È. Ñåìåâñêèé ïèñàë, ÷òî íåðåäêî âñå æåíñêîå íàñåëåíèå (!!) óñàäüáû èñïîëüçîâàëîñü äëÿ óäîâëåòâîðåíèÿ ãîñïîäñêîé ïîõîòè. Âñ¸ îò ìàëà äî âåëèêà. Íåêîòîðûå ïîìåùèêè, íå æèâøèå ó ñåáÿ â èìåíèÿõ, à ïðîâîäèâøèå æèçíü çà ãðàíèöåé èëè â ñòîëèöå, ñïåöèàëüíî ïðèåçæàëè â ñâîè âëàäåíèÿ íà êîðîòêîå âðåìÿ òîëüêî äëÿ ãíóñíûõ öåëåé.
 äåíü ïðèåçäà óïðàâëÿþùèé èìåíèåì äîëæåí áûë ïðåäîñòàâèòü ïîìåùèêó ïîëíûé ñïèñîê âñåõ ïîäðîñøèõ çà âðåìÿ îòñóòñòâèÿ ãîñïîäèíà êðåñòüÿíñêèõ äåâóøåê, è òîò çàáèðàë ñåáå êàæäóþ èç íèõ íà íåñêîëüêî äíåé. Êîãäà ñïèñîê èñòîùàëñÿ, îí óåçæàë â äðóãèå äåðåâíè, è âíîâü ïðèåçæàë íà ñëåäóþùèé ãîä ñ òåìè æå ìåðçêèìè öåëÿìè.
À.È. Êîøåëåâ ïèñàë î ñâîåì ñîñåäå:
«Ïîñåëèëñÿ â ñåëå Ñìûêîâå ìîëîäîé ïîìåùèê Ñ., ñòðàñòíûé îõîòíèê äî æåíñêîãî ïîëà è îñîáåííî äî ñâåæåíüêèõ äåâóøåê. Îí èíà÷å íå ïîçâîëÿë ñâàäüáû, êàê ïî ëè÷íîì ôàêòè÷åñêîì èñïûòàíèè äîñòîèíñòâ íåâåñòû. Ðîäèòåëè îäíîé äåâóøêè íå ñîãëàñèëèñü íà ýòî óñëîâèå.
Òîãäà îí ïðèêàçàë ïðèâåñòè ê ñåáå è äåâóøêó è åå ðîäèòåëåé; ïðèêîâàë ïîñëåäíèõ ê ñòåíå è ïðè íèõ èçíàñèëüíè÷àë èõ äî÷ü. Îá ýòîì ìíîãî ãîâîðèëè â óåçäå, íî ïðåäâîäèòåëü äâîðÿíñòâà íå âûøåë èç ñâîåãî îëèìïèéñêîãî ñïîêîéñòâèÿ, è äåëî ñîøëî ñ ðóê ïðåáëàãîïîëó÷íî».
Èñòîðèêè äî ñèõ ïîð ñïîðÿò, ñóùåñòâîâàëî ëè «ïðàâî ïåðâîé íî÷è» â çàïàäíûõ ñòðàíàõ… à âîò â Ðîññèè îíî ñóùåñòîâàëî î÷åíü äàæå. È íå òîëüêî ïåðâîé ïîìåùèê ìîã íàñèëîâàòü æ¸í ñâîèõ êðåñòüÿí êîãäà óãîäíî, êàê óãîäíî è ñêîëüêî óãîäíî. È ïîñëå ýòîãî êòî-òî ñ÷èòàåò, ÷òî â Ðîññèè âûøå óðîâåíü äóõîâíîñòè, ìîðàëè è íðàâñòâåííîñòè?
Òåõ êðåñòüÿí, êòî ïûòàëñÿ ñîïðîòèâëÿòüñÿ, áåçæàëîñòíî ïîðîëè, ñäàâàëè â ðåêðóòû, ññûëàëè â Ñèáèðü, îòïðàâëÿëè íà òÿæ¸ëûå ðàáîòû (âûïèñûâàÿ áèëåò â îäèí êîíåö)… à òî è ïðîñòî óáèâàëè. Ôîðìàëüíî íåïîñëóøíûé êðåñòüÿíèí èñ÷åçàë áåññëåäíî, íî âñå ïðåêðàñíî ïîíèìàëè, êóäà.
Ýòà ïðàêòèêà íàøëà îòðàæåíèå äàæå â îðèãèíàëüíîé àâòîðñêîé âåðñèè ïîâåñòè «Äóáðîâñêèé», ïî ïîíÿòíûì ïðè÷èíàì íå ïðîïóùåííîé èìïåðàòîðñêîé öåíçóðîé è äî ñèõ ïîð ìàëîèçâåñòíîé.  íåé Ïóøêèí ïèñàë î ïîâàäêàõ ñâîåãî àíòèãåðîÿ Êèðèëëû Ïåòðîâè÷à Òðîåêóðîâà:
«Ðåäêàÿ äåâóøêà èç äâîðîâûõ èçáåãàëà ñëàñòîëþáèâûõ ïîêóøåíèé ïÿòèäåñÿòèëåòíåãî ñòàðèêà. Ñâåðõ òîãî, â îäíîì èç ôëèãåëåé åãî äîìà æèëè øåñòíàäöàòü ãîðíè÷íûõ Îêíà âî ôëèãåëü áûëè çàãîðîæåíû ðåøåòêîé, äâåðè çàïèðàëèñü çàìêàìè, îò êîèõ êëþ÷è õðàíèëèñü ó Êèðèëëà Ïåòðîâè÷à.
Ìîëîäûÿ çàòâîðíèöû â ïîëîæåííûå ÷àñû õîäèëè â ñàä è ïðîãóëèâàëèñü ïîä íàäçîðîì äâóõ ñòàðóõ. Îò âðåìåíè äî âðåìåíè Êèðèëëà Ïåòðîâè÷ âûäàâàë íåêîòîðûõ èç íèõ çàìóæ [ñòàíäàðòíàÿ ïîìåùè÷üÿ ïðàêòèêà], è íîâûå ïîñòóïàëè íà èõ ìåñòî »
Áîëüøèå è ìàëåíüêèå Òðîåêóðîâû íàñåëÿëè ðîññèéñêèå äâîðÿíñêèå óñàäüáû, êóòèëè, íàñèëüíè÷àëè è ñïåøèëè óäîâëåòâîðèòü ëþáûå ñâîè ïðèõîòè, íèìàëî íå çàäóìûâàÿñü î òåõ, ÷üè ñóäüáû îíè ëîìàëè (è ñíîâà íè÷åãî íå íàïîìèíàåò?). Îäèí èç òàêèõ áåñ÷èñëåííûõ òèïîâ ðÿçàíñêèé ïîìåùèê êíÿçü (!) Ãàãàðèí. Äîâîëüíî òèïè÷íûé ïðåäñòàâèòåëü ðîññèéñêîé ýëèòû.
«Â åãî äîìå íàõîäÿòñÿ äâå öûãàíêè è ñåìü äåâîê; ïîñëåäíèõ îí ðàñòëèë áåç èõ ñîãëàñèÿ [ñèðå÷ü èçíàñèëîâàë], è æèâåò ñ íèìè; ïåðâûå îáÿçàíû áûëè ó÷èòü äåâîê ïëÿñêå è ïåñíÿì. Ïðè ïîñåùåíèè ãîñòåé îíè ñîñòàâëÿþò õîð è çàáàâëÿþò ïðèñóòñòâóþùèõ.
Îáõîäèòñÿ ñ äåâêàìè êíÿçü Ãàãàðèí òàê æå æåñòîêî, êàê è ñ äðóãèìè, ÷àñòî íàêàçûâàåò èõ àðàïíèêîì. Èç ðåâíîñòè, ÷òîáû îíè íèêîãî íå âèäàëè, çàïèðàåò èõ â îñîáóþ êîìíàòó; ðàç îòïîðîë îäíó äåâêó çà òî, ÷òî îíà ñìîòðåëà â îêíî».
Äðóãîé ïîìåùèê ãåíåðàë (!!) Ëåâ Èçìàéëîâ óñòðàèâàë êîëîññàëüíûå ïîïîéêè äëÿ äâîðÿí âñåé îêðóãè, íà êîòîðûå ñâîçèëè äëÿ ðàçâëå÷åíèÿ ãîñòåé ïðèíàäëåæàùèõ åìó êðåñòüÿíñêèõ äåâóøåê è æåíùèí.
Ãåíåðàëüñêèå ñëóãè îáúåçæàëè äåðåâíè è íàñèëüíî çàáèðàëè æåíùèí ïðÿìî èç äîìîâ. Îäíàæäû, çàòåÿâ òàêîå «èãðèùå» â ñâîåì ñåëüöå Æìóðîâå, Èçìàéëîâó ïîêàçàëîñü, ÷òî «äåâîê» ñâåçåíî íåäîñòàòî÷íî, è îí îòïðàâèë ïîäâîäû çà ïîïîëíåíèåì â ñîñåäíþþ äåðåâíþ.
Íî òàìîøíèå êðåñòüÿíå íåîæèäàííî îêàçàëè ñîïðîòèâëåíèå ñâîèõ áàá íå âûäàëè è, êðîìå òîãî, â òåìíîòå èçáèëè Èçìàéëîâñêîãî «îïðè÷íèêà». Âçáåøåííûé ãåíåðàë, íå îòêëàäûâàÿ ìåñòè äî óòðà, íî÷üþ âî ãëàâå ñâîåé äâîðíè è ïðèæèâàëîâ íàëåòåë íà ìÿòåæíóþ äåðåâíþ.
Ðàñêèäàâ ïî áðåâíàì êðåñòüÿíñêèå èçáû è óñòðîèâ ïîæàð, ïîìåùèê îòïðàâèëñÿ íà äàëüíèé ïîêîñ, ãäå íî÷åâàëà áîëüøàÿ ÷àñòü íàñåëåíèÿ äåðåâíè. Òàì íè÷åãî íå ïîäîçðåâàþùèõ ëþäåé ïîâÿçàëè è æåñòîêî èçáèëè.
Âñòðå÷àÿ ãîñòåé ó ñåáÿ â óñàäüáå, ãåíåðàë, ïî-ñâîåìó ïîíèìàÿ îáÿçàííîñòè ãîñòåïðèèìíîãî õîçÿèíà, íåïðåìåííî êàæäîìó íà íî÷ü ïðåäîñòàâëÿë äâîðîâóþ äåâóøêó äëÿ «ïðèõîòëèâûõ ñâÿçåé», êàê äåëèêàòíî ñêàçàíî â ìàòåðèàëàõ ñëåäñòâèÿ (êîòîðîå ïðåäñêàçóåìî çàêîí÷èëîñü íè÷åì). Íàèáîëåå çíà÷èòåëüíûì ïîñåòèòåëÿì ãåíåðàëüñêîãî äîìà ïî ïðèêàçó ïîìåùèêà îòäàâàëèñü íà ðàñòëåíèå ñîâñåì ìîëîäûå äåâî÷êè äâåíàäöàòè-òðèíàäöàòè ëåò.
×èñëî íàëîæíèö Èçìàéëîâà áûëî ïîñòîÿííûì è ïî åãî êàïðèçó âñåãäà ðàâíÿëîñü òðèäöàòè, õîòÿ ñàì ñîñòàâ ïîñòîÿííî îáíîâëÿëñÿ.  ãàðåì íàáèðàëèñü íåðåäêî äåâî÷êè 1012 ëåò è íåêîòîðîå âðåìÿ ïîäðàñòàëè íà ãëàçàõ ãîñïîäèíà. Âïîñëåäñòâèè ó÷àñòü èõ âñåõ áûëà áîëåå èëè ìåíåå îäèíàêîâà Ëþáîâü Êàìåíñêàÿ ñòàëà íàëîæíèöåé â 13 ëåò, Àêóëèíà Ãîðîõîâà â 14, Àâäîòüÿ ×åðíûøîâà íà 16-ì ãîäó.
Îäíà èç çàòâîðíèö ãåíåðàëà, Àôðîñèíüÿ Õîìÿêîâà, âçÿòàÿ â ãîñïîäñêèé äîì òðèíàäöàòè ëåò îò ðîäó, ðàññêàçûâàëà, êàê äâîå ëàêååâ ñðåäè áåëîãî äíÿ çàáðàëè åå èç êîìíàò, ãäå îíà ïðèñëóæèâàëà äî÷åðÿì Èçìàéëîâà, è ïðèòàùèëè åäâà íå âîëîêîì ê ãåíåðàëó, çàæàâ ðîò è èçáèâàÿ ïî äîðîãå, ÷òîáû íå ñîïðîòèâëÿëàñü.
Ñ ýòîãî âðåìåíè äåâóøêà áûëà íàëîæíèöåé Èçìàéëîâà íåñêîëüêî ëåò. Íî êîãäà îíà ïîñìåëà ïðîñèòü ðàçðåøåíèÿ ïîâèäàòüñÿ ñ ðîäñòâåííèêàìè, çà òàêóþ «äåðçîñòü» åå íàêàçàëè ïÿòèäåñÿòüþ óäàðàìè ïëåòè.
Íèìôîäîðó Õîðîøåâñêóþ, èëè, êàê Èçìàéëîâ çâàë åå, Íèìôó, îí ðàñòëèë, êîãäà åé áûëî ìåíåå 14 ëåò. Ïðè÷åì ðàçãíåâàâøèñü çà ÷òî-òî, îí ïîäâåðã äåâóøêó öåëîìó ðÿäó æåñòîêèõ íàêàçàíèé.
Ñíà÷àëà âûñåêëè åå ïëåòüþ, ïîòîì àðàïíèêîì è â ïðîäîëæåíèå äâóõ äíåé ñåìü ðàç åå ñåêëè (íàñòîÿùåå ÷óäî, ÷òî îíà âîîáùå âûæèëà). Ïîñëå ýòèõ íàêàçàíèé òðè ìåñÿöà íàõîäèëàñü îíà ïî ïðåæíåìó â çàïåðòîì ãàðåìå óñàäüáû, è âî âñå ýòî âðåìÿ áûëà íàëîæíèöåé áàðèíà. Ïîñëå ýòîãî, åé îáðèëè ïîëîâèíó ãîëîâû è ñîñëàëè íà ïîòàøíûé çàâîä, ãäå îíà ïðîâåëà â êàòîðæíîé ðàáîòå ñåìü ëåò.
Êñòàòè, î òåëåñíûõ íàêàçàíèÿõ. Âñå êðåïîñòíîå ïðàâî äåðæàëîñü íà ïîðêå. Òàê, çà óêðûâàòåëüñòâî â äåðåâíå êîãî-ëèáî èç áåãëûõ êðåïîñòíûõ ïîäâåðãàëñÿ íàêàçàíèþ ïëåòüìè ñòàðøèé ÷ëåí ñåìüè ñ êàæäîãî äâîðà.
Ïîìåùèê âðåìåí Åêàòåðèíû Áîëîòîâ ðàññêàçûâàë â ñâîèõ âîñïîìèíàíèÿõ î ïîìåùèöå, îòäàâøåé ïðèêàçàíèå ïåðåïîðîòü ñðàçó 80 æåíùèí çà òî, ÷òî îíè… íå íàáðàëè íóæíîãî êîëè÷åñòâà çåìëÿíèêè.
Ïðîñìàòðèâàÿ ñåêðåòíûå äîêëàäû øåôà æàíäàðìîâ Áåíêåíäîðôà çà 20-å ãîäû XIX âåêà, ìîæíî íå åäèíîæäû âñòðåòèòü ñîîáùåíèå î ïîìåùè÷üèõ çâåðñòâàõ… íî ëèøü î òàêèõ, êîòîðûå çàêàí÷èâàëèñü ñìåðòüþ êðåïîñòíûõ âî âðåìÿ èñòÿçàíèé.
Î ñëó÷àÿõ æå æåñòîêîé ïîðêè áåç ñìåðòåëüíîãî èñõîäà, êîíå÷íî, íèêòî íèêîìó íå äîíîñèë; íàêàçàíèå òàêîãî ðîäà áûëî îáûäåííûì è åæåäíåâíûì ÿâëåíèåì. Âïðî÷åì, ïðåäàíèå ñóäó â îòäåëüíûõ ñëó÷àÿõ ïîìåùèêîâ, çàïîðîâøèõ êðåïîñòíûõ íàñìåðòü, åùå íå îçíà÷àëî èõ îñóæäåíèÿ.
Íåèçâåñòíî, ÷åì çàêîí÷èëîñü, íàïðèìåð, ïðåäàíèå ñóäó ïîìåùèöû Áåëîðóêîâîé, êîòîðàÿ çàïîðîëà íàñìåðòü ðîçãàìè è ïðîñìîëåííîþ âåðåâêîþ… äåâÿòèëåòíþþ äåâî÷êó. Âåðîÿòíåå âñåãî, íè÷åì (òèïà öåðêîâíûì ïîêàÿíèåì).
Åù¸ îäíèì ïðèìåðîì òàêîãî «ïðàâîñóäèÿ» ÿâëÿåòñÿ ïðèãîâîð ïî äåëó âäîâû ãåíåðàë-ìàéîðà Åëèçàâåòû Ýòòèíãåð â 1771 ãîäó. Áûëî äîêàçàíî, ÷òî ïî ïðèêàçàíèþ ïîìåùèöû «òàëîâûìè äëèííûìè ïðóòüÿìè» áûë çàñå÷åí íàñìåðòü åå êðåïîñòíîé. Íàêàçàíèå? Ìåñÿö òþðüìû. Êðåñòüÿíèí çà óáèéñòâî äàæå ìåíåå æåñòîêîå çàãðåìåë áû íà ôàêòè÷åñêè ïîæèçíåííóþ êàòîðãó…
Ïîýòîìó ó òåõ, êòî çíàêîì ñ ðåàëüíîé èñòîðèåé êðåïîñòíîãî ïðàâà â Ðîññèè, ñåðèàë «Êðåïîñòíàÿ» è åìó ïîäîáíûå ëæèâûå ñêàçêè âûçûâàþò ëèøü îòâðàùåíèå.