В чем польза исторического знания

Ольга НиколаевнаТихонова – аспирант кафедры всеобщей истории и дисциплин классического цикла Нижегородского государственного педагогического университета.

I. По мнению английского историка и социолога Теодора Зелдина, «историкам стоит подумать о том, что они делают, даже если эти размышленияи не доставляют удовольствия». Как историку по образованию и призванию, мне сложно говорить о пользе развития исторической науки для общества. О вреде – сколько угодно! А вот о пользе…
Однако не станем забегать вперед. Прежде чем пуститься в рассуждения на заданную тему,придется ответить на один вопрос, быть может, самый деликатный и болезненный вопрос для историка: «А наука ли история?» И ответ на этот вопрос не лежит на поверхности. Для многих моих соотечественников (даже коллег по педагогической профессии, даже (!) историков) история – все что угодно: «сказки и мифы», «домыслы», «инструмент идеологии», «посох политических пастухов», «средство воспитания патриотизма» и т.п., но только не наука.Я вижу, как на пространствах Интернета, в печати и на TV вспыхивают ожесточенные дискуссии, переходящие во взаимные личные оскорбления сторонников «истории-науки», «истории-ненауки»,«истории-лженауки»; я понимаю, что интерес к своему прошлому у общества вырос неизмеримо, но вместе с ним вырос и скептицизм вотношении научности истории . В качестве примера приведунесколько выдержек из сообщений отечественных Интернет-форумов:
«…Наука – если это наука – не только описывает события и явления, а ищет им объяснения и выводит закономерности, на основе которых можно предсказывать другие события и явления в этом ряду – как неизвестные в прошлом, так и возможные в будущем. А если самоцелью ставится описание событий и явлений – это никакая не наука. Один из самых известных отечественных представителей истории какненауки– Николай Михайлович Карамзин»(https://www.alafor.ru/t255p15-topic).
«История является наукой только тогда, когда излагаются сухие научные факты без их интерпретации. Как только начинается интерпретация, так сразу же начинается идеология» (https://foren.germany.ru/arch/discus/f/8559873.html?Cat=&page=&view=&sb=&part=1&vc=1).
«Подобно тому, как физика не являлась вполне наукой до Ньютона, так и до Фоменко – история не являлась научной дисциплиной, а представляла из себя разновидность низкохудожественного вымысла, используемого власть предержащими на злобу дня» (https://forum.mr-spb.ru/archive/index.php/t-5287.html).
«Мы не узнаем, как все было на самом деле. Мы можем лишь приблизиться к правде, к одной из множества правд… И, к сожалению, ни один псевдоисторик, псевдоученый никогда не узнает истины, она непостижима. История – это лженаука, ее вообще не может быть» (https://www.ulyanovskcity.ru/forum/topic.php?forum=7&topic=1&p=2).
Объяснить сложившуюся ситуацию возможно лишь исходя из знаний о развитии исторической науки. Ее бытие в мире условно распадается на ряд этапов, важнейшими из которых для наших размышлений являются два последних: XVIII–XIX вв. и XX в.Первый характеризуется стремительным развитием исторического знания и высоким общественным престижем профессии, второй – относительным снижением социальной роли историков, утверждением за историей статуса науки и падением общественного престижа дисциплины. Парадокс ситуации в том, что как только история обрела статус научной дисциплины, она тотчас же потеряла его в глазах общества.
И в XVIII в., и все последующее столетие история выполняла, прежде всего, прикладную функцию – поставляла знания, которые можно использовать в настоящем. ХХ столетию – «веку масс» – предшествовал XIXвек– «век публики», время, когда общественное мнение могло оказать влияние на политический процесс (и на другие области). Французский историк А.-И. Марру так характеризовал это время: «Историк стал королем, вся культура подчинилась его декретам; история решала, как следует читать «Илиаду»; история решала, что нация определила в качестве своих исторических границ, своих наследственных врагов и традиционной миссии… Владеющий секретами прошлого историк как генеалог обеспечивал человечество доказательствами знатности его происхождения и прослеживал триумфальный ход его эволюции» . Язык историка этого времени – литературизированный язык, понятный всем, получившим некоторое образование. Даже больше, чтение исторических сочинений и было ключевым показателем образованности.
Но в период с 1870 по 1930 гг. происходит профессионализация истории, и историки начинают писать для историков: «именно тогда, когда у историков появилось столько читателей, сколько никогда раньше не было… популяризаторов оттеснили профессионалы» . И в большинстве своем профессиональные представители исторической науки были достаточно безразличны к массовой аудитории.
Эти процессы совпали с процессом становления социологии, политологии – социально-гуманитарных и вместе с тем прикладных наук, делом которых стало изучение настоящего. В результате история потеряла большую часть своего прагматического влияния, связанного с задачами, которые она решала на протяжении многих веков (таких как легитимизация власти, нахождение общего языка между социальными группами или национальными общностями, оправдание необходимости реставрации прошлого или реформирования настоящего, формулировка морально-воспитательных уроков, обеспечение «славы и бессмертия» и др.).С этого момента попытки навязать исторической науке функции, которые она уже утратила, приводят к идеологизации, политизации, национализации истории, вплоть до фальсификации, в то время как единственной задачей исторической науки, на мой взгляд, является формирование и сохранение исторической памяти путем конструирования прошлого на основе научных знаний о нем.
II. «…Состарившаяся, прозябавшая в эмбриональной форме повествования, долго перегруженная вымыслами,еще дольше прикованная к событиям, наиболеенепосредственно доступным, как серьезноеаналитическое занятие история еще очень молода», – констатировал французский историк Марк Блок.Как историк, я утверждаю (и этому учу), что любые изменения общества в целом (отмирание и изменение отдельных социальных и политических институтов, трансформации общественного сознания, совершенствование способов производства и т.п.) не происходят по воле случая, но осуществляются по воле человека, движимого желанием наиболее эффективно преобразовать природную и социальную среду вокруг себя, т.е. извлечь пользу. И совсем не обязательно, чтобы желание было целиком осознано индивидом, вербализовано и документально зафиксировано. Исходя из этих представлений, можно предположить, что история (наука) появилась и существует для того, чтобы «приносить пользу». В чем же ее польза? Для того чтобы ответить на этот непростой вопрос, нужно взглянуть на предмет не «с конца» – из сегодняшнего дня, а «с начала» – из времени возникновения.
В обыденном сознании историческая наука начала свое существование в эпоху Античности, а ее «отцом» называют Геродота. С современной научной точки зрения многочисленные «Истории» античных авторов, включая Геродота, к науке как таковой не относятся. Несмотря на то, что современные историки именуют их «историографией» (А.Немировский), философы – «философией истории» (А.Лосев), филологи – «исторической прозой» (М.Гаспаров).Примирила бы эти точки зрения, на мой взгляд, следующая позиция: явление Античности, обозначаемое геродотовским понятием «история», возникло в момент перехода от мифа к логосу, и как явление, находящееся на стыке двух взаимоисключающих структур, содержало в себе черты прошлого мифопоэтического и будущего научного сознания (т.е. уже не являлось мифом и еще не было наукой).
На протяжении тысячелетия доминирующим значением слова «история» был «текст», а польза была непосредственно связана с содержащимся в исторических текстах знанием («сохранением памяти о деяниях» –накоплением социального опыта, который можно использовать в социальной практике). Социально-политическая функция (соответственно, и польза) исторического знания – предложить способы решения текущих проблем в области военного искусства, государственного управления, внутренней и внешней политики, посредством точного описания, воссоздания внутреннего смысла и причинно-следственной связи событий. Вместе с тем история взяла на себя и задачу формирования моральных образцов (Плутарх, Светоний, Диоген Лаэртский и др.), ранее создававшихся мифологией. Я не буду утверждать, что история есть прямое производное от мифа, но несомненную близость с мифологией (отчасти функциональную, отчасти структурную) отрицать невозможно. Собственно ранний исторический текст, постепенно заменяя миф, сам конструируется из мифов, служащих каркасом повествования. Это «сомнительное происхождение» в будущем будет только подогревать негативизм в отношении исторической науки.
Развитие исторической «науки» в период Средневековья (в части взаимоотношений религии и истории) значительно отличается от развития иных наук. Общим местом стала констатация факта «пленения» исторической мысли религиозным сознанием и развития истории в рамках теологических идей универсализма. Однако если вглядеться пристальнее, мы увидим более сложный комплекс взаимоотношений, во многом обусловленный греко-римской образовательной и литературной традицией, воспринятой всем кругом «образованных». «Христианство – религия историков», – так обозначит Марк Блок сущность этих взаимоотношений, он же укажет на причину: потому что «греки и латиняне, наши первые учителя, были народами-историографами» . Историческая мысль этого периода неотделима от мысли религиозной, сращена с ней, определяется ею и ее определяет.
Постепенно утверждается концепция «всеобщей истории» и возникает представление о социальном мире как о «человечестве», а сам термин «история» приобретает смысл «бытия человечества во времени». В рамках христианской теологии истории появляется трехчленная периодизация исторического процесса: прошлое – настоящее – будущее, и, модифицированная ИоахимомФлорским, эта схема станет прообразом многих историософских концепций, в том числе и марксистской. Тесная связь с религией придает истории новую, ранее не свойственную ей функцию – мировоззренческую, которую история надолго сохранит за собой и будет реализовывать в рамках секуляризированной философии истории (при сохранении социально-политической и социально-воспитательной функций).
Участие в формировании мировоззрения, т.е. создание неких «точек опоры» в существовании человека, без сомнения есть «польза истории». Но человек ради обретения «стабильных данных» потребовал (и требует до сих пор) от историков не только объяснить прошлое, но и предсказать будущее. Однако особенность «исторического» взгляда на прошлое, настоящее и будущее состоит в том, что это прошлое–настоящее–будущее оказывается тем сложнее, чем пристальнее в них вглядываешься,а то объяснение явления,которое уже найдено, почти всегда лишь порождает новые проблемы и неясности. Историю нельзя преобразовать «в набор точных схем, жестких взаимосвязей и строго формализованных логических операций»; там, где это пытаются сделать, «грань между пользой и вредом… исчезает». Это произошло уже в Средневековье: стремление к «вселенскости» знания о прошлом, настоящем и будущем в рамках теологии истории породило трудности интерпретации «истории» язычников (древних народов и «иноверцев» христианской эпохи). Наряду с попытками создания концепций, позволяющих частично «реабилитировать» не обращенные к христианству народы, была создана «теоретическая основа для насильственного «обращения»варваров, оправдываемая благой целью приобщения их к грядущему Царству Божиему» . На кого возложить вину за возникновение и распространение идей, которые оправдают массовые жертвы крестовых походов и костров инквизиции? На историков, которых как таковых еще не существовало? На служителей церкви, которые проповедовали то, что исповедовали?
Дальнейшее развитие исторической «науки» шло в русле общих тенденций: теологические исторические концепции постепенно изживали себя, так как по мере удаления от Рождества Христова «настоящее» оказывалось слишком «долгим» и становилось все труднее поддерживать представления о неизменности социального мира на протяжении столетий; появились первые еще неструктурированные опыты философской рефлексии по поводу истории. В век Просвещения от имени исторической науки выступает философия истории в значении «общей теории развития человечества». Она осмысливает в первую очередь настоящее, что автоматически влечет за собой концептуализацию прошлого и будущего (довольно умозрительную). Наконец, философия истории размышляет о пользе истории: откладывается ли исторический опыт, пережитый человечеством, в его последующих судьбах; влияет ли он на историческую деятельность людей; вообще учит ли он кого-нибудь чему-нибудь?Польза, которую стремилось извлечь общество Нового времени из любой науки – это не только объяснение окружающего мира (это входило и в задачи мифологии, и в задачи религии), не только создание «благ», употребимых в обыденной жизни, но и «оказание услуг», главной из которых должна стать прогностическая – научное предвидение последствий изменения окружающего мира.Показательно в этом смысле не тольконазвание труда Ницше «О пользе и вреде истории для жизни», но и его вывод: «в какой степени жизнь вообще нуждается в услугах истории, есть один из вопросов, связанных с заботой о здоровье человека, народа и культуры. Ибо при некотором избытке истории жизнь разрушается и вырождается…» .
Бурно развивающееся общество поставило перед исторической «наукой» непосильную задачу: сформулировать универсальные законы общественного развития по принципу физических или биологических законов. В ответ на запрос общества философы начинают изобретать «законы», создавая на их основе прогрессистские (эволюционные и революционные) и реже регрессистские концепции исторического развития. Эти некие «объективные законы», по мысли создателей, должны действовать «при прочих равных условиях» и позволить нам предвидеть возможные опасные тенденции развития общества в будущем, создавать рекомендации по их преодолению. Я бы охарактеризовала «запрос на историческое прогнозирование» как патологическую идею общественного сознания; идею до сих пор не изжитую (транслирующуюся и в школе, и в вузе) и популярную настолько, что даже в специальной исторической литературе продолжают существовать подобные безапелляционные пассажи:«Главная функция истории заключается в том, что она позволяет на основе анализа исторических закономерностей определять настоящее и уверенно предрекать будущее, основываясь при этом не на механизме предчувствия, а на четком знании исторических процессов…Открытие законов, управляющих этим развитием, ознаменовало превращение истории в науку» (https://sistus.narod.ru/files/lek.pdf).
Однако историческое прогнозирование невозможно, поскольку «прочие условия» никогда не бывают равными (здесь историк близок к Гераклиту с его «нельзя войти дважды»): ни один историк не в состоянии учесть огромное количество разнородных мотивов, которые движут индивидами, творящими историю, в конкретные моменты времени, непредсказуемы и изменения среды обитания человека (время, место, степень воздействия на общество). Приведет ли природный катаклизм к упадку и гибели цивилизации (как это случилось с цивилизаций острова Крит после страшного землетрясения), какова будет величина ущерба для поступательного движения общества (например, для Японии, пережившей недавно землетрясение и аварию на АЭС) – невозможно предсказать заранее. Историческое развитие нелинейно – это означает, что в каждый момент своего существования общество (индивид) имеет множество альтернативных выборов, которые совершаются под влиянием большого множества факторов, поэтому история (наука) не может предсказывать будущее, а лишь «помогает понять, что именно вряд ли произойдет» .
III. «Есть бездны, куда человеку лучше не заглядывать, если он хочет выжить», – полагаетроссийский историкВладимир Дегоев.Историческая наука имеет дело с «хрупкой и взрывоопасной вещью – нравственным здоровьем народа», поэтому процесс профессионализации истории, создающий все больше возможностей для углубления в исторические пласты, приводит нас к вопросу о нравственной ответственности ученого-историка. И речь идет не только и не столько о распространении исторических фальсификатов, бороться с которыми возможно «тщательной и профессиональной экспертизой, пропагандой научных исторических знаний, выявлением способов и источников фабрикации лжеисторических построений» . Фальсификация истории – еще не самый большой вред, который может принести обществу историк-профессионал или историк-любитель (как бы кощунственно это не звучало). Гораздо страшнее стремление историков извлечь из прошлого «истинную информацию», которая по большому счету никогда не бывает однозначной. Каждый профессиональный историк внутреннее убежден, что он «не должен стремиться угодить “социальному заказчику”, жертвуя исторической достоверностью и скрывая или упрощая сложные, неоднозначные, амбивалентные процессы и явления», что в «…полемике с оппонентами необходимо мужество твердо говорить “нет”, не поддаваясь соблазну ложных компромиссов». Он видит общественную пользу своей деятельности в извлечении и популяризации «исторической правды как она есть». Стремление к истине, которое является внутренним катализатором научных исследований, само по себе «безвредно» до тех пор, пока открытые «истины» потребляются узким кругом профессионалов. Когда же эти «истины» без предварительного отбора начинают транслироваться через образовательную систему и СМИ, обрушиваясь на «оголенный нерв общества – массовое сознание», то разрушительные последствия деятельности историков могут иметь огромный масштаб (тем больший, чем более блестящим профессионалом является историк). Проблема нравственной ответственности ученого-историка сегодня также актуальна, как и проблема нравственной ответственности ученого-физика, химика или генетика, поскольку мы – историки, отвечаем за духовную, психологическую безопасность страны.Нам следует помнить, что сферы науки и образовательно-воспитательной практики «должны находиться на определенной дистанции друг от друга, внутри своих профессиональных задач» .