Все сомнения в пользу операции
Да, порядок был великолепный, можно было позавидовать, и Кулагин завидовал. Все на виду, все под бдительным контролем шефа, все должны ежечасно показывать неукоснительное и восторженное следование установкам профессора.
А уж оперировал профессор просто блестяще. Кулагин был о себе как о хирурге очень неплохого мнения, но левая рука у него все-таки заметно отставала от правой, и ей невольно отводилась подсобная роль, а вот Шанецкий свободно работал ножницами (очень опасным инструментом) и шил левой, так что не надо было менять положения тела и изворачиваться; это очень важно, когда залезаешь в некоторые неудобные уголки человеческого тела.
Правда, в постановке диагноза Шанецкий был, пожалуй, слишком категоричен, но это уж шло от его натуры, требующей во всем определенности и ясности. Кулагин на первых порах оправдывал профессора, потому что знал: тот не понимал и не хотел понимать сомнений. Либо «да», либо «нет»; дверь может быть либо закрыта, либо открыта. Никаких половинчатых решений. «Сомнение ведет к деквалификации».
Именно это и стало мало-помалу настораживать Кулагина. Нельзя же всякий постулат возводить до уровня религии и за малейшее, даже разумное, отклонение рубить голову. Медицина — наука творческая и… неточная. Четкие каноны хороши лишь для учебников — иначе не обучишь студентов, — но потом, став врачом, бывший студент начинает убеждаться, что действительно нет болезни, а есть больной — человек со своими особенностями, и потому диагноз иногда бывает вроде китайской безделушки — семь шаров, один в другом, и что в последнем — неизвестно.
Как-то привезли старушку: в чем душа, держится! Средней тяжести холецистит — это не вызывало сомнений, но, кроме того, склероз сердца, аритмия, гипертония, диабет… Кулагин подумал, что вряд ли отважился бы на операцию.
Шанецкий осмотрел старушку, презрительно глянул на окруживших ее врачей, сунул в карман халата большие роговые очки:
— На стол!
Доцент с седыми висками, не поднимая головы, чтобы не видеть расширившихся в повелении профессорских зрачков, позволил себе заметить:
— Разумеется, Михаил Михалыч, я знаю установку клиники: всякий больной с выраженной картиной острого холецистита должен быть оперирован. Но в данном случае, может быть, воздержимся? Временно.
Кулагин мысленно согласился с ним: установка правильная, спору нет, потому что, проведя консервативное лечение, выписывают больного, не ликвидировав воспалительного очага. Больные эти, как правило, люди тучные, склонны к чревоугодию, диету выдерживают недолго и за очередное попустительство в пище почти неизбежно расплачиваются приступом. Они поступают вновь, и вновь их лечат консервативно и, значит, не радикально! Но у этой старушки такой набор хворей, что противопоказания к операции перевешивают. Не стопроцентно, но перевешивают.
— Мне кажется, — продолжал бледный от собственной смелости доцент, — что риск операции слишком велик. Надо лечить консервативно.
— Если «кажется», жду от вас заявление об уходе. Можете поразмышлять два часа! — рявкнул Шанецкий. — Прекрасно знаете: «Все сомнения — в пользу операции».
Да, девиз этот, казалось, огненными буквами горел на каждой стене, а два часа…
В любом срочном случае хирургу давалось на размышления не более двух часов. Два часа — предел, за который нельзя было перешагнуть. Иначе — неприятности. А уж по неприятностям профессор Шанецкий был мастер. В этом Кулагин убедился на утренних конференциях. Выговоры в приказе, рапорта в горздравотдел, отстранение от операций на полгода и больше — эти наказания сыпались, как из ящика Пандоры. Сомневаешься в диагнозе? В показаниях к операции? Противопоказания как будто перевешивают? Сомневайся, но не более двух часов. А потом либо больного на стол, либо решайся, пиши: «В срочном хирургическом вмешательстве не нуждается».
Идея хорошая, Кулагин признавал это, но, превращенная в абсолют, она становилась абсурдом…
— Все в природе колеблется возле среднего уровня, — втолковывал Андрей Емельянович вечером Пряхину, расхаживая по кухне с чашкой в руках. — Колеблется! А не застыло: «Я так сказал, и не моги иначе!..» А у Шанецкого что получается? Хирурги, приняв за дежурство тридцать-сорок больных, одуревшие от усталости, утром, перед рапортом, лихорадочно роются в историях болезней. Ибо, оказывается, важно не то, что ты сделал, а что записал. Разумеется, порядок необходим, но ведь это получается аракчеевщина какая-то, потемкинские деревни. — На миг он запнулся: вспомнились почему-то полные обиды глаза Анны Ивановны, ироническая улыбка обаятельной «мадам Кати». Промелькнуло видение и исчезло. Кулагин тряхнул головой и продолжал: — А эти два часа на размышления! Конечно, допускаю, какой-нибудь дежурант поленивее может иной раз протянуть больного до утра под предлогом неуверенности в диагнозе. Вреда больному такая отсрочка обычно не приносит, потому что, когда пожар, даже последний разгильдяй не позволит себе улечься в кровать. Хирурги — частенько сухие, сварливые и вообще неприятные люди, но уж в чем-чем, а в высоком чувстве ответственности им не откажешь. Да и как иначе, если в твоих руках чужая жизнь и одним неосторожным действием можно оборвать ее. Поэтому врач имеет право — обязан! — не семь, а сорок семь раз отмерить. А раз так, позвольте ему поразмышлять, пораскинуть мозгами, взвесить все «за» и «против», не стойте с будильником над душой, отсчитывая два часа. В конце концов, за дежурство бывает не больше двух-трех больных, с которыми не ясно сразу, как поступить. Но и их — на стол, под нож! Не раздумывая? А если симптомы слабо выражены, если есть сомнения в диагнозе? Сомнения?! «Все сомнения — в пользу операции!» Но так появляется безответственность, так операция превращается чуть ли не в самоцель, а не в лечащий фактор.
Пряхин неожиданно заинтересовался, сощурил глаза:
— Постой, постой… Значит, если у меня, допустим, то ли есть аппендицит, то ли его нету — все равно: под скальпель! «Все сомнения — в пользу операции»?.. Немного актерских способностей — и отличное алиби!.. Вот только время не стыкуется, наползают события одно на другое… А вдруг? — Он встал и, обходя застывшего в недоумении Кулагина, прошелся по кухне. — Вдруг вкралась ошибка, ма-аленькая ошибочка на один час. Вполне достаточно.
Вышел в коридор; слышно было, как затрещал телефонный диск, как вызывал Николай Павлович машину.
— Ты еще не одет? — удивился он, вернувшись. — Едем!
2
По дороге Пряхин еще раз повторил:
— «Все сомнения — в пользу операции». Если заранее знать, что тебя встретят таким решением и соответственно подготовиться, а овчинка к тому же стоит выделки — можно рискнуть… — Он хмыкал, качал головой.
Кулагин поглядывал на него, ничего не понимая, а Пряхин вынул блокнот и принялся, несмотря на тряску, что-то высчитывать.
Красный «Москвич» проскочил мост через Голубинку, резко свернул влево, ткнулся в узкую щель переулка и остановился. По дорожке, прикрывая глаза от яркого света фар, шли рабочие — на механическом кончилась смена.
Пряхин остановился в задумчивости возле ниши, в которой был обнаружен труп Демина. Наклонившись, пощупал в глубине рукой, удовлетворенно воскликнул: «Ага, вот оно что!» — и полез в темноту, подбирая полы светлого плаща.
Из ниши он вынырнул повеселевший и довольный.
— Плащик-то, тово… устряпали, Николай Павлович, — с сожалением заметил водитель.
Пряхин отмахнулся.
Источник
Татищев с делом пришел, но, видя Виллима Иваныча нерасположение, почел за благо удалиться, встал.
— Куда? Ты надобен мне. На вот, чти от сего места, — протянул челобитную. Сам вскочил, заходил от стола к печи, бранясь по-русски и по-немецки.
— Прочел ли? Каково? Новому управителю на подношение — то бишь мне! Мне! С народу деньги взимают! Едва ногой ступил, а уж всему краю ведомо: Георг Вильгельм де Геннин вор и взяточник! Ах мерзавцы, канальи! Писать указ немедля!
Хлопнулся в кресло, ногами сучил, плевался, выкрикивал слова указа с бранью пополам. Василий Никитич писал, крепкие слова упуская.
«Ежели кто учнет неуказанные зборы раскладывать и збирать, будто бы мне, генералу маэору, или при мне обретающимся служилым мастеровым людям и канцелярским служителям в поднос, называя в почесть, и по таким запросам ничего не давать (генерал маэор такое тут присовокупил, что гусиное перо кляксами брызнуло, а Татищев фыркнул!) и доносить, понеже те с миру собранные деньги и протчее не токмо мне не потребны, но и другим при мне обретающимся под великим страхом брать запрещено!..»
Дописав, Василий Никитич поставил дату:
«Писано на Кунгуре 1722 году октября 16 дня».
3
В ноябре новый управитель вкупе с прежним, Татищевым, отбыл в Соль-Камскую для осмотра мест рудных и к строению заводскому пригодных. Надлежало также и Пыскорскому медеплавильному заводу осмотр произвесть, ныне заброшенному. И далее двигать — на Уктусский завод. На Кунгуре до поры до времени остались двое писцов да за всеми делами доглядчик Осип Украинцев. Помощник геннинский снаряжал на Уктус обозы со всяким припасом, с машинами мудреными, с пожитками мастеров иноземных.
Ноябрь сыпал снегом ранним, в сугробах присели под ветром избы. А Осип Украинцев в одном камзоле взопрел, пока очередной обоз снарядил да проводил, дождался, пока последние сани отъехали, крикнул приказчику, чтоб запирал амбар, сплюнул с облегчением и перекрестился на деревянную колокольню Великомученицы Параскевы-Пятницы. Накинул поданный приказчиком тулуп, пошагал к избе.
На крыльцо взойдя, услышал за двойными дверьми канцелярии возню превеликую: стуки, топот, будто в присутственное место лошадь привели. Рванул дверь.
У стола писецкого на полу сидел подьячий Фома, бороду задрав, нос разбухший щупал. В углу надсмотрщик Головачев норовил достать кулаком по скуле Ивашку-копииста. Парень весьма успешно наскоки отбивал, до себя не допускал. Присутствие канцелярское в непорядке: скамьи повалены, на столе чернила пролиты, песочница глиняная разбита, а на полу возле ног Фомы валяется кверху лапками гусь ощипанный, яиц побитых с дюжину.
Осип подьячего Фому за шиворот на ноги поднял, двукратно по щекам хлестнул:
— Коли слаб — не встревай, а встрял — под стол не падай. Соромно двум эким боровам против одного парнишки на ногах не устоять.
— Бешеный он! — гундосил Фома.
Украинцев, с утра при обозе вдоволь набранившись, благодушно взирал на погром канцелярский. Гласом трубным спел сигнал отбоя.
— Тру-ру-рум, тру-рум! Эй, гренадеры чернильные! Отвести полки на исходные позиции!
Головачев опомнился, Ивашку отпустил.
— Пошто баталия сия? — ухмыльнулся Осип.
Головачев дышал со свистом, отвечал неохотно, смущенно
— Прикажи вязать оного разбойника, господин сержант! Меня да Фому лаял всяко, бунтом грозил… Злоумышлял противу властей!
— О! Это вы с Фомою власти? Да как он посмел таких важных господ по сопаткам бить!
Осип на лавке расселся, тулуп распахнул. Потешно глядеть, как Фома гусиным пером скребет с пуза яичную желть. А Ивашка-то удал копиист! Сам — соплей перешибить, а двоих ражих канцеляристов изобидел. В настоящей полевой баталии такие молодцы и сотни подьячих стоят. И какой там, к черту, бунтовщик он. Но дурак безрассудный.
— Ну-ка, подь сюды.
Копиист подошел. И ведь никакого в нем страху! Широкие плечи костлявые не съежил, глазом не сморгнул — либо совсем невинная душа, либо шельма изрядная. Сержант было длань уж воздел, а не ударил. Лишь за ухо взял, повлек в кабинет генеральский, а ныне его, Осипа, кабинет. Дверь захлопнул, копииста к стене прислонил, сам в кресло плюхнулся, брюхо выпятил, как генерал Геннин.
— Ты пошто начальников лаял? Пошто Фому под стол загнал?
— Господин сержант, они бить зачали, а я не дался.
— За что хотели бить?
— Генерал приказать изволил, чтоб лихоимство подьячего Веселкова и прочих они доподлинно выявили. А Головачев с тем Савкою Веселковым стакнулись. Фома посулы принимал, курей, гусей, яйца… Нешто оно по правде деется?
— А ты правду кулаком нащупывал? Ну, братец ты мой, хошь я не ворожея, а твою судьбу предреку: быть тебе биту на веку многократно за глупость либо умность твою. А коли так, то и науку откладывать не след — ступай к Головачеву, пущай тебе плетей отмерит. Пшел!
Украинцев потянулся, сладко позевнул, зажмурясь. От тепла в сон клонило. Еще один обоз, предпоследний, отправлен, еще одна гора с плеч. Приятственно, черт дери, после трудов праведных сидеть в жарко натопленном кабинете, в кресле мягком… И кабинет, и кресло — генеральские, а Осип Украинцев всего лишь сержант… Залетела ворона в высокие хоромы! Геннин да Татищев едва узрят здешние руды, каменья рыжие — кидаются на них, как пьяница к водке… Украинцев в горном деле человек несмышленый, и послать бы сии дела к черту…
— Господин сержант!..
— А? Ты все еще тут! Пшел!
— Отпусти меня, господин хороший!
— Я и отпущаю. Поди скажи, чтоб тебе дюжину плетей всыпали.
— Совсем отпусти. На Верхотурье, в ямщики опять. Я лошадей люблю.
— Ах, лошадей возлюбил боле, чем подьячих? В тепле, в сытости — чего не живется?
— Не ко двору я тут пришелся.
— А ты придись.
— Взятки брать, у бедняков последнее отымать, как иные, не приучен. Не ко двору, одно слово.
— «Не воруя, не ко двору я», — передразнил Осип, улыбнулся своему остроумию; Подумал: «Я вот тоже не ко двору…»
— Вот что, Иван-Гореван. Состоишь ты в службе государственной, вот и служи, привыкай. Терпи, казак, атаманом будешь… О! — вспомнил сержант, громыхнул кулаком в подлокотник генеральского кресла. — О! Драться ты мастак, лошадей паче людей уважаешь. А велено меж тем сыскать из гулящего люду казачьего десятника толкового на завод Башанлыкский. Ты толковый, хотя и чрезмерно иной раз. Да ништо, в Башанлыке башкирцы-воры саблями тебя пообтешут, в разум вгонят. Поедешь с оказией на Башанлык. А допрежь сего велю тебя, однако, выдрать.
Ивашка поклонился, как и генералу не кланялся, с почтением искренним.
— Башкирцы, поди, не зловреднее крапивного семени канцелярского. А пороть меня не надо бы: на побитом заду в седле сидеть неудобно…
— Востер ты, писец бывый, казак будущий! Ин ладно, сохраню твой зад. Ступай.
Башанлыкский десятник
1
Про башкирский налет известие ночью получено, потому выехали до восхода, не мешкая. И вот уж солнце высоко стоит, палит, а казаки все гонят на рысях да галопом. На ручей бы натакаться, воды студеной испить, лошадей напоить, роздых им дать. Но кругом холмы пологие, распадки, березовые перелески, и ни речки, ни мочажинки малой, а десятник Гореванов скачет и скачет впереди, а ему перечить не в обычае.
Когда же и горевановский воронок заспотыкался, перевел десятник коней на шаг, свернул в распадок, где какая ни есть тень от березовой гривки, где трава посочнее. Сползли казаки с седел и, едва отшагнув к березам, распластались неподвижно. Лошади тотчас принялись щипать траву, фыркая от полынного духа.
Десятник на ногах остался. Вороного огладил, похлопал по мокрой шее и пошел по склону холма. Тогда поднялись нехотя, за ним пошли Афоня Пермитин да Ахмет — казак из крещеных татар.
С каменистого взлобка далеко видать. Холмы, перелески. Пекло полуденное. Едва тянет ветерок, душный, пахучий. Кругом безлюдье и тишь, ни дымка, ни голоса. Если кто и есть в березнике, так таится. Опасная тут земля, приграничная.
Источник
Кремы и маски, конечно, хорошо, а пластическая хирургия эффективнее. Никакой волшебный крем не способен сделать живот плоским, грудь упругой, а шею подтянутой. Впрочем, среди населения бытует много неприятных слухов и мифов о страшных последствиях пластических операций, отпугивая неопытных потенциальных пациентов. Развеять эти предрассудки готов пластический хирург Андрей Ковынцев.
Миф 1
Сейчас в моде натурализм. Если сделать пластическую операцию, это будет заметно. Любое вмешательство настолько неестественно, что сразу бросается в глаза и выглядит даже пошло.
«Все зависит от того, кто пришел в клинику эстетической медицины и что этот человек хочет в себе поменять, — говорит Андрей Ковынцев. — Иногда на консультации происходит непонимание между врачом и пациентом. Последствия этого непонимания бывают плачевные. Например, озвучено пожелание сделать пластику лица, убрать морщины максимальным образом. Серьезная операция сделана, реабилитация пройдена, а человек перестает узнавать сам себя в зеркале. Конечно, он испытывает дискомфорт. Бывают и другие ситуации, когда пациент хочет стареть красиво и выглядеть естественно. В этом случае хирург проводит легкую манипуляцию, человек возвращается в привычный круг общения, и никто ничего не замечает. Максимум, что могут отметить окружающие, что он немного посвежел».
То есть сохранить свою индивидуальность, сходив к пластическому хирургу, поможет здравый смысл. Натуральность никуда не денется, если подходить к процессу собственного преображения без фанатизма.
Миф 2
Пластический хирург может изуродовать лицо или фигуру. Достаточно посмотреть на зарубежных звезд! После пластических операций их просто не узнать.
По мнению Андрея Ковынцева, в этом заблуждении многих обывателей виноваты СМИ, повышая себе рейтинг подобными темами. «Зритель видит эти ужасы, создается впечатление, что такой результат может быть и у него, если он посетит пластического хирурга. Из того объема операций, которые делаются в мире каждый день, такие случаи единичны. Многие проблемы можно решить на корню, грамотно подойдя к выбору клиники и специалиста. Если возникли сомнения, сходите к нескольким врачам», — считает хирург.
Рациональный подход к делу и элементарная бдительность еще никому не повредили. Тем более когда речь идет о собственной внешности.
Миф 3
Обратившись к пластическому хирургу однажды и что-то в себе переделав, станешь его пациентом на всю оставшуюся жизнь.
«Часто слышу от пациентов: «Мы подсели», — рассказывает Андрей Ковынцев. — Первый визит никого ничем не обязывает, и последующие посещения клиники зависят исключительно от внутреннего настроя. Нет ничего криминального в том, что человек стремится выглядеть хорошо, исправляя недостатки внешности. После операции непременно наступает эмоциональный подъем от созерцания себя в зеркале. Можно провести параллель с вкусной шоколадной конфетой. Если вам понравился ее вкус, вы захотите съесть ее еще раз. Но это не значит, что вы без нее жить не сможете».
Не секрет, что существуют адепты пластической хирургии, которые, изменив в себе что-то одно, обязательно поменяют и все остальное. Именно такие любители пластики попадают на первые страницы таблоидов и в шоу федеральных каналов. Подобное поведение, как правило, вызвано неуверенностью в себе и попытками разнообразить свою жизнь. Многое зависит от уровня врача, который просто обязан предостеречь пациента и объяснить ему, почему не надо делать ту или иную процедуру. Самое главное — вовремя остановиться.
Миф 4
Любая пластическая операция может привести к необратимым последствиям и нежелательным изменениям в организме. Например, после липосакции есть риск растолстеть еще больше. С возрастом результаты манипуляций потеряют свою прелесть, обвиснут, вылезут в неожиданных местах и будут пугать окружающих.
«Ничто не вечно под луной, — вздыхает Андрей Ковынцев. – Рано или поздно в организме происходит потеря коллагена и эластичности кожи, кто-то поправляется, кто-то худеет, все индивидуально и естественно. На старение женщин действует еще и гормональный фон, поэтому она может состариться буквально на глазах, чего не скажешь о мужчинах. Про липосакцию абсолютная неправда, поскольку она не является способом похудеть. Это коррекция фигуры. Организм после такого вмешательства не стремится набирать вес с удвоенной силой».
С одной стороны, стоит задуматься. Впрочем, если не делать пластику, возможно, возрастные изменения выглядели бы куда хуже.
Миф 5
В наше время признаком интеллекта является отсутствие пластического и косметологического вмешательства на лице. Под нож хирурга ложатся не от большого ума.
Такое мнение исходит в основном от мужчин — шовинистов и скептиков. «Они не знают, что такое пластика, не живут с этим изо дня в день, поэтому не понимают, зачем вообще нужны эти операции, — утверждает Андрей Ковынцев. — Но ведь и они все чаще оказываются в кабинетах пластических хирургов. Не только со своими женщинами, но и со своими проблемами. Постепенно в общественном сознании происходят перемены, люди больше уделяют внимания уходу за собой, это становится неотъемлемой частью нашей жизни, как элементарная гигиена. Все, что касается косметологии и пластической хирургии, теперь предстает в совершенно ином свете и делается прежде всего для себя».
Словом, забыв о предрассудках и абстрагировавшись от общественных клише, можно не только замедлить ход времени, но и умело этим воспользоваться. А показателем ума является прежде всего умение не совать нос не в свое дело.
Хочешь узнать, готова ли ты на пластическую операцию? Проходи наш тест здесь!
Читай также:
Что делать, если у тебя толстые колени
Пышный верх — худой низ: как похудеть в бедрах и животе без ущерба бюсту
Увеличение пениса, импланты вместо мышц и другие причины, по которым мужчины делают пластику
Источник